Vip значит Вампир

Подобно дирижеру, он направляет эту мелодию и изменяет на свой лад: бережно ловит эти вздохи своими губами, какие-то гасит, какие-то заставляет зазвучать в полную силу. Порой мне кажется, что я уже не я, и только мое отражение в его сверкающих, как звезды, глазах не дает мне забыться окончательно.

"Сила воздействия и степень изменений личности зависит и от силы характера новичка. Подверженные влиянию люди могут стать зеркальным отражением донора".

Его движения подобны морской волне - накатывают, ласкают, взрываются брызгами на коже, укутывают невесомым кружевом. Только в отличие от воды, они не освежают, а бросают в жар. Тот, кто утверждает, что у вампиров ледяные пальцы, никогда не был в объятиях влюбленного вампира. Их страсть обжигает, как тропическое солнце, и растекается теплом по коже, как нагревшееся масло для загара.

"В том случае, если донором выступил вампир с низкими моральными качествами и пагубными пристрастиями, новичка следует взять на контроль, оградить от влияния наставника и предпринять все необходимые меры для обеспечения безопасности окружающих".

И от этого обжигающего солнца с глаз срываются слезы, а тело выгибается дугой и перестает подчиняться… А потом на потолке обычной квартиры вспыхивают настоящие звезды - яркие и ослепительные, как бриллианты. Ни с кем до Глеба я не видела таких звезд, никто раньше не вызывал во мне таких сильных чувств…

"В случае угрозы жизни окружающих, вследствие приобретенных пороков от донора и неумения совладать с ними, новичок подлежит немедленному уничтожению".

У меня внезапно задрожали руки, и я с криком отшвырнула книгу, как мерзкого паука. Смысл написанного наконец-то дошел до моего размягченного водными процедурами и эротическими мечтаниями разума. Память услужливо выудила из своих закромов подслушанный разговор Глеба в моей ванной, его недоговоренности и странные взгляды. А книга, зачитанная до дыр на этой главе, дала ключ ко всем этим загадкам.

Глеб был чертовым контролером, а я - потенциально опасным объектом, который подлежит уничтожению в случае угрозы для окружающих. То, что я принимала за любовь, было лишь легендой. Легендой, позволявшей Глебу быть рядом и контролировать меня.

Правда обрушилась на меня, как гильотина, отсекла у моей любви крылья, сорвала розовые очки, скрутила сердце зубной болью. Все это время мне казалось, что я купалась в море любви, а сейчас оказалась в центре цунами, которое безжалостно крушило все то, что мне дорого. Смывало с небес ослепительные алмазы звезд, разносило в щепки стоящую на берегу хижину - тот самый рай в шалаше, который я создала в своей душе, страшным ревом стихии заглушало нежный шепот признаний, ледяной волной смывало тепло прикосновений Глеба…

Так больно мне не было даже тогда, когда я нашла записку-предсказание и решила, что Глеб со мной, чтобы охранять меня от убийцы. А ведь как испугался тогда он, когда я сказала, что знаю! Он ведь подумал, что мне стало известно о контроле. А я еще понять не могла, что же с ним творится и почему он словно расслабился, когда я показала ему записку. Глеб думал, что я разоблачила его, тогда как обвинения, которые я ему предъявила, были совсем иного рода. Тогда он получил отсрочку. Теперь я знаю всю правду.

Ложь. Все ложь.

Игра.

Притворство.

Спектакль.

Маскарад, в котором мне отведена роль глупой Коломбины.

От полотенца, запахнутого на груди, сделалось тяжело дышать. Я с ожесточением сорвала его и вцепилась в юбку и джемпер, как в спасательный круг. Через минуту я уже была одетой и почувствовала себя не такой уязвимой, как раньше.

Кровь шумела в голове Ниагарским водопадом, я даже и не заметила, как в ванной перестала течь вода, только почувствовала взгляд - тревожный, напряженный, недоумевающий. Обернулась - Глеб замер в проеме двери. Прекрасный, как античная статуя; чужой, как двойной агент в стане врага; желанный, как Монтекки для Капулетти; далекий, как голливудский идол на красной ковровой дорожке. И такой же неотразимый, подлец! Волосы вьются влажными кольцами; губы цветут алым маком; на груди, по-юношески гладкой, сверкают бриллианты капель. Фисташковое полотенце обернуто вокруг бедер; на идеальном прессе выделяется каждый кубик. Напрягся, милый. Понял. Почуял.

- Жанна… - осторожно окликнул он, и я взорвалась, не в силах больше сдерживать захлестнувший меня гнев.