VIP значит вампир

Водила гоготнул себе под нос, оценив шутку, и воззрился на дорогу. До самого дома он меня больше вопросами не донимал, а я все прислушивалась к себе, пытаясь понять, что же не так во всей этой ситуации. И только расплатившись с таксистом и подойдя к подъезду поняла: ни разу за все время поездки у меня не возникло желания попробовать его кровь. Быть может, все не так уж плохо и слухи о кровожадности вампиров сильно преувеличены писателями и кинематографом? Весело мурлыча себе под нос «Люблю я макароны», я впорхнула в лифт и нажала кнопку тринадцатого этажа.

Вышла на площадку и уронила пакеты – у квартиры меня уже ждали.

Беата

Месяц назад

В ее клубе был аншлаг. Как всегда, на протяжении вот уже двухсот ночей со дня открытия. Убедившись, что танцовщицы выкладываются в полную силу, а публика, состоящая преимущественно из мужчин, возбуждена до предела, Беата осталась довольна. Ее отнюдь не чопорная мать пришла бы в ужас, попав на представление «Карнавальной ночи». Современное шоу было слишком дерзким, откровенным и сексуальным для воображения барышни конца позапрошлого века. А ведь девушки Беаты не раздевались. Они соблазняли зрителей языком тела, а не обнаженными прелестями, завораживали пластикой, а не сорванными лифчиками.

В глянцевых журналах о развлечениях столицы адрес ее клуба печатали в разделе стриптиза, но ее танцовщицам не надо было раздеваться, чтобы свести публику с ума. Никакого интима, никаких голых тел, никаких контактов со зрителями и никаких пошлых кабинетов для уединения. Только искусство танца, только магия женского тела, только волшебство пластики, только очарование чувственности…

Ее девушки были богинями, которые не снисходили до зрителей. Сцена была их Олимпом, и любая, кто хоть раз вопреки правилам спускалась в зал, падала с него навсегда и обратно уже не возвращалась. Недоступность танцовщиц еще больше распаляла публику и обеспечивала заведению постоянных посетителей. Беспроигрышный ход, полный фурор! Бывшая прима Мариинского театра, а ныне постановщик самого популярного в Москве танцевального шоу и владелица одноименного клуба могла собой гордиться.

Но сегодня Беата не могла отделаться от чувства, что она стоит на краю пропасти и вот-вот сорвется вниз. Даже кровь жизнерадостного и опьяненного первым успехом славы смазливого поп-идола Игоря Мерцалова, пришедшего на сегодняшнее представление, не развеяла ее тревоги. Лишь слегка приглушила. Страх затаился, но не исчез, мешал насладиться филигранной работой ее танцовщиц и получить удовольствие от вечера. Казалось, что в толпе затаился кто-то, кто внимательно следит за ней, кто знает о ней все, кто желает ей гибели…

Беата покинула оживленный зал и чуть ли не бегом на высоких шпильках поспешила к своему кабинету. Только там, закрыв дверь на ключ, она смогла успокоиться.

– Нервишки шалят, – укорила она саму себя. И, тряхнув головой, сама же себе возразила в оправдание: – Шутка ли – сто двадцать три года!

Ее отражение в зеркале тоже тряхнуло головой, всем своим видом споря с последним заявлением. Беата усмехнулась, проведя пальцами по гладкой поверхности стекла. В свои невероятные сто двадцать три года она выглядит прекраснее, чем в девятнадцать в бытность человеком. С пожелтевших карточек начала двадцатого века робко улыбалась черно-белая девушка с расплывчатыми чертами лица и пышными темными волосами, уложенными в старомодную прическу. В зеркале напротив отражалась уверенная и дерзкая хищница, икона нового времени. Сияющая волна гладких, ослепительно-золотых волос, дерзкие синие глаза на загорелой коже, высокие скулы, острый подбородок, скульптурное лицо. Беата не прибегала к услугам пластических хирургов, она лишь похудела в соответствии с новыми канонами красоты, распрямила и обесцветила волосы, вставила цветные линзы – и совершенно преобразилась. Теперь она выглядела моложе и красивее себя прежней. Только сердце отчего-то щемило, когда она вглядывалась в старый снимок и видела на нем себя – юную, наивную и ликующе-счастливую. Такой она уже не будет никогда. Слишком много пережила она с тех пор, слишком много падала, слишком много обжигалась. Если бы она не потеряла способность стареть, сейчас по морщинкам на ее лице можно было бы отследить все ее разочарования и все потери. Но ее щеки были по-девичьи гладкими и нежными, в то время как душа неизбежно старела, а мысли все чаще устремлялись к прошлому…