Первым, кто понял, что в деле Ирины Керженцевой происходит что-то не то, был красногорский следователь Молчанов. Второй месяц он ездил в СИЗО «Лефортово» и допрашивал Лежнёва. Тот был откровенным и ничего не скрывал. Протоколы допросов наполнялись подробностями, которые могли убедить любой состав присяжных в обоснованности обвинения. В деле появилась судебная перспектива. Не беда, что Ирина Керженцева не арестована, она будет осуждена заочно, что успешно практиковалось последние годы. Главное, что решение Верховного суда выполнено, дело доследовано и доведено до логического завершения. О ходе допросов Молчанов регулярно информировал прокурора, тот воспринимал доклады благожелательно и даже с некоторым воодушевлением. Успешное завершение этого дела, которое началось с позорного провала обвинения, реабилитировало красногорскую прокуратуру в глазах начальства. За этим могли последовать карьерные изменения и для прокурора, и для молодого следователя.
И вдруг, когда всё шло к завершению, поступило распоряжение сверху: передать дело в Следственный комитет. Молчанов почувствовал себя ограбленным, у него отнимали его тяжело выстраданный успех. Прокурор тоже был недоволен решением, но прореагировал сдержанней: имеют право, на то они и начальство. Он высказал осторожное предположение, что кто-то там, наверху, увидел в деле Ирины Керженцевой возможность укрепить своё положение и продвинуться по службе. Не исключено, что это следствие ведомственной борьбы, которая как началась с решения выделить Следственный комитет из Генпрокуратуры, так и не прекращалась, иногда выплескиваясь в СМИ, но больше проходила невидимо для посторонних, под ковром. Так было на самых верхах, внизу же прокуратура и следователи работали как и раньше, согласовывая свои действия.
Молчанов выполнил приказ, отослал с курьером все материалы дела в Следственный комитет в Техническом переулке, но с обидой не смирился. Голос его срывался от возмущения, когда он рассказывал о решении начальства Панкратову, который регулярно звонил, интересуясь ходом расследования. Панкратова сообщение Молчанова очень заинтересовало. Он приехал в Красногорск и подробно расспросил следователя о том, как всё происходило: в какой форме поступил приказ, кто его подписал. Подумав, согласился с предположением прокурора о том, что это может быть результатом борьбы между Генпрокуратурой и Следственным комитетом, но чувствовалось, что это объяснение его не устроило.
– Кому передано дело? – спросил он.
– Полковнику юстиции Маркову, – ответил Молчанов. – Знаете его?
– Когда-то знал. Но тогда он еще не был полковником.
– Что он за человек?
– Исполнитель. Ничего никогда не делает по собственной инициативе, только по приказу начальства. Он продолжает допросы Лежнёва?
– Откуда я знаю? Дело у нас забрали. Продолжает. А что ему остаётся? Михаил Юрьевич, что за блядство у нас творится? Если с людьми обращаться как с пешками, они и будут пешками. Чего от них ждать?
– Это смотря какие люди. Некоторым удобно быть пешками. Другим не очень. Других всегда мало. Но ими движется жизнь. Банальность, конечно. Но ничего другого сказать не могу. Потому что не знаю.
– А кто знает? – запальчиво спросил Молчанов.
– Никто. Это знание не получают из книг. Только из наблюдений за жизнью. Чем мы и занимаемся. Получая от этого очень сомнительное удовольствие.
Попрощавшись со следователем, Панкратов позвонил Игорю Касаеву:
– Когда ты заканчиваешь?
– В шесть.
– Подъезжай, жду…
Полковник юстиции Марков. Последний раз Панкратов видел его лет пятнадцать назад, когда выручал знакомого водкозаводчика, который неудачно попытался минимизировать налоги. Марков был помощником тогдашнего Генерального прокурора Скуратова и считался надежным, исполнительным работником. После того как на федеральном телеканале показали видеопленку, на которой человек, похожий на Генерального прокурора, развлекался с двумя проститутками, Панкратов ожидал, что карьера Маркова на этом прервётся. Он ошибся. После отставки Скуратова Марков стал главным специалистом Генпрокуратуры, из чего Панкратов сделал вывод, что к появлению видеопленки Марков имел, возможно, какое-то отношение. Он всегда выполнял волю начальства, но Скуратов просчитался, решив, что начальник для Маркова он. Оказалось, не он.
И вот – полковник юстиции, следователь по особо важным делам Следственного комитета. То, что именно ему поручили доследовать дело Ирины Керженцевой, говорило о многом. О том, что делу придаётся особое значение. В чём это значение, Панкратов не понимал, но нутром чувствовал, что в деле появилась какая-то новая сильная сторона. Быстро понять, что это за сторона, было очень важно, если он хотел довести дело до конца. А он этого хотел. И когда желание слабело, затираясь мелочами быта, вспоминал овальную фотографию майора Сергея Старостина, укрепленную на дубовом кресте на Троекуровском кладбище.
Когда Игорь Касаев выслушал, какой оборот приняло дело Ирины Керженцевой, Панкратов напомнил давний их разговор: