Винтервуд

Она уже собралась было ответить, что внимание Джонатона Пита становится непереносимым, но осторожность заставила ее остановиться. Что, если Дэниел вмешается и Джонатан приведет в исполнение свою угрозу и разоблачит ее?

— Нет, он, конечно, меня не преследует. Я действительно прекрасно умею избавляться от нежелательных знаков внимания.

— Вам за свою жизнь много раз приходилось это делать?

— Иметь привлекательную внешность в моем положении отнюдь не преимущество, — устало сказала она. — Флора очень добра и щедра, но этого она не понимает. Я свою внешность должна скрывать, а не выставлять напоказ. Вы это понимаете, мистер Мерион. И тем не менее развлекаетесь такими вещами, как Эта нелепая шарада, которая разыгрывалась сегодня в магазине.

Этого говорить она тоже не собиралась. Во всяком случае, такой резкой реакции с его стороны она не ожидала.

— Развлекался! Вы считаете, что я развлекался? Неужели такая умная женщина, как вы, столь слепа? Полноте! — Он отодвинул свое кресло и встал. — Пойдемте, пока я не сказал больше, чем когда-либо имел в виду сказать.

Он едва владел собой и с трудом заставил себя подобающим образом следовать за ней, когда они покидали ресторан. Как видно, ему хотелось бы идти быстрым возбужденным шагом. Все его существо было переполнено сильнейшим чувством. На лестнице он сказал, что проводит ее до ее комнаты, а затем выйдет пройтись перед сном.

— И порвите это платье в клочья, мисс Херст, или отдайте его бедным. Вы совершенно правильно делаете, что не надеваете его. Хотя не думайте, что я лю... восхищаюсь вами меньше в поплиновом или каком-либо ином одеянии, которое вы именуете подходящим.

«Люблю?» Она ухватилась за это запретное слово и повернулась так резко, что споткнулась. И в тот же миг очутилась в его объятиях. Поцелуй был неминуем. Казалось, никакая сила на земле не могла помешать их губам соединиться.

Но это длилось всего лишь миг.

Он отстранил ее от себя, больно сдавив пальцами ее плечи.

— Не заставляйте меня произнести эти слова, мисс Херст, ибо они навеки станут преградой между нами.

— Лавиния, — сказала она словно в полусне. — Мое имя Лавиния.

Он уронил руки!

— Вот на что мы обречены, Лавиния. Поцелуи на лестнице. Вы способны это перенести? Вас могут удовлетворить такие мелочи, как пребывание в одной комнате, еда за одним столом, обмен формальными «здравствуйте» и «до свидания»? Потому что иного нам не дано. Вы можете выдержать, что никогда больше мы не сможем говорить так, как сейчас? Никогда не сможем обнять друг друга?

— Да, — твердо вымолвила она. — Это не оттолкнет вас?

— Должно было бы. Но нет, не оттолкнет.

— И я даже не могу ничего вам объяснить, рассказать о своем браке. — Глаза его потемнели от страдания.

Изо всех сил она старалась удержать себя, чтобы в порыве нежности не сжать его лицо своими ладонями и не сказать: ничто не имеет значения, пока они вместе.

— В ваших глазах счастливое сияние, — сказал он.

— Вы сами мне говорили, что надо встречать каждый день таким, каков он есть.

— Да, говорил. И еще я говорил, что мы будем всячески использовать вас — я, Шарлотта, Флора и даже сам Винтервуд. Вы ведь понимали, что я не только ради Флоры просил вас остаться.

— Может, потому я и чувствую себя такой счастливой.

— Хотя вы знаете, что мы никогда больше не должны вести подобных разговоров?

— Несмотря ни на что.

— Это безумие, — пробормотал он. — Когда Флора нова начнет ходить... Вы должны подумать о собственном будущем. Не о моих эгоистичных интересах.

Она все-таки рискнула всего лишь на секунду дотронуться до его лица.

— У меня такое ощущение, словно я набралась громадного мужества, — сказала она.

Глава шестнадцатая

Барьеры, разделявшие их, были слишком велики, почти непреодолимы.

Она сказала, что ей достаточно находиться под одной с ним крышей, и в настоящий момент так оно и было. Но ей было ясно, что она не сможет вечно довольствоваться крохами, рано или поздно ее страсть восстанет против этого. И что тогда? Шарлотта сказала, что ее окружает аура беды. Что произойдет после Рождества, когда Джонатан потребует от нее окончательного ответа? Ей казалось несомненным, что ее счастье продлится не более нескольких недель. Она постарается взять все, что можно, от каждой отпущенной ей минуты. Если бы удалось снова поставить Флору на ноги, это было бы успехом, перекрывающим по своему значению всю ту боль, на которую оказались бы обречены они с Дэниелом.

Неизвестно, была ли в том виновна Лавиния или нет, но после возвращения небольшой экспедиции из Лондона в Винтервуд случилась новая беда. На этот раз пострадала Элиза. Среди ее пожитков была обнаружена одна из бриллиантовых брошей, принадлежавших леди Тэймсон. Она была приколота с изнанки к одной из фланелевых юбок Элизы, сама юбка скручена в трубочку и засунута в дальний конец ящика комода. Уже сам способ сокрытия говорил о виновности того, кто это сделал. Элиза явно украла брошь.

Элиза страстно клялась, что она этого не делала и что леди Тэймсон подарила ей брошь.