Винсент, убей пастора

Псалом то он пел, конечно, бездарно, гнусаво, но глаза у этого дяди Саши, как у Гарри Каспарова. Холодные и умные. Слышали выражение — глаза-буравчики, это вот они самые и есть.

Схватка ещё впереди. Я её предчувствую.

Тащу с собой мычащего и упирающегося Рафа, одному такое не под силу. Он-то планировал покаяние не раньше светлого дня Пасхи. У меня нет времени ждать до Пасхи. Обещаю ему режим наибольшего благоприятствования на моем магазине ночью, лишь бы пошёл со мной в церковь.

Одному страшно до жути. Я всегда теряю уверенность при большом скоплении незнакомых людей.

***

В дороге Раф проводит блиц-инструктаж.

— Ты только на сестёр там не пялься!

— На твоих сестёр?

— Все женщины там — называются сестры, а мужчины — братья.

Раф поражён моей темнотой.

***

Это обычное для Америки здание протестантской церкви, напоминающее изнутри клуб в каком-нибудь райцентре. Таких церквей в Штатах миллионы. Где то слышал такую фразу — В Техасе больше церквей, чем бензоколонок. Хотя думаю когда там губернатором был маленький Буш, в Техасе больше было тюрем.

Кстати, большинство физиономий в церкви дяди Саши — тоже соответствуют клубу в райцентре, как будто кастинг проводил сам великий Эльдар Рязанов.

На всех мужиках — костюмы вышедшего из моды покроя и ни одного галстука. Человек в костюме без галстука, ещё и в рубахе, пошитой в расчёте на галстук, выглядит также нелепо, как человек в начищенных туфлях на босу ногу.

Бабы — все как одна в длинных до пола юбках и цветастых косынках. Гармошки не хватает. «Парней так много холостых на улицах Саратова…»

Сидят по отдельности справа от центрального прохода — мужики; слева, глазами в землю, бабье и дети. Детей просто безумное количество. Они везде кишат.

Ладно, не буду пока на них на всех глазеть, обещал же Рафу, побьют ещё за своих сестёр. Да и не разглядеть там ничего под косынками-то.

Заметно, что все приодеты, как на праздник. Я сделал глупость, одевши то, что на работу одеваю. Была же мысль одеться поприличнее. Хотя может и к лучшему — сейчас я одет как грешник, но вот раскаюсь и тут же в костюмчик влезу. (Мне? Воевать? В однобортном? Вся Европа воюет в двубортном, а мне в однобортном? — вспомнился бургомистр из Мюнхгаузена). Многоходовочка.

Манера одеваться у большинства янков — мрак. Какой тут к чертям однобортный. Кажется люди специально проводят время ползая по помойкам в поисках наиболее беспонтовой шмотки. И это учитывая, что страна затоварена прекрасным доступным даже неграм шмотьём.

Я тоже хорохорился первые полгода, одевался как дома, исключительно в двубортном! А потом — ну блин, вышел из дома — в машину, с машины прыг — на работе, с работы — пива и спать. Из автопрачечной футболы с джинсой выскреб — и на себя. Поэтому и видон у всех жёванный — автопрачечные и ноу утюг. Фак утюг. В последнее время даже носки по парам раскладывать бросили. Один синий другой белый. Типа — мода. Иногда в магазинах, можно встретить небритых людей в мятых пижамах, покупающих овсянку.

Моё будущее. Всегда думая об этом вспоминаю Россию — люди начинают собираться за час до выхода на улицу. Тщательно подбирают туалет. Гладят.

Это элемент культуры? Или может быть, если бы у каждого в России была своя машина, а на каждом этаже по дешёвой автопрачечной с бесплатной сушкой, Раша бы выглядела точно так же?

Сейчас на мне застиранная, с торчащими нитками футба, с надписью на спине — «Те мои друзья, что не крякнули от передоза, давно уже сидят в тюрьме..» В ухе маленькая бриллиантовая звёздочка. Её я хотел снять перед церковью, но дыра в мочке выглядела ещё хуже.

Когда я приехал в штаты сразу проколол себе ухо и сделал огромную портачку на левом плече. Во-первых, давно хотел, а во вторых не был уверен, что не выдворят из Америки в двадцать четыре, не дав собрать сувениры. Эти «сувениры» со мной теперь навечно. Так, с ними и в гроб положат.

Видно, что наряд мой «верующих» глубоко шокирует, но не подают, падла, вида. Наклеено улыбаются. Иезуиты. Братья и сестры.

Пастор с трибуны на сцене призывает божье благословение на дальнейший ход служения, и вся церковь рухает на колени. На коленях стоять довольно не удобно, а молитва длится минут десять. Наконец плавный переход в аминь.

«Ну, теперь, наконец, присядем». Какой там — теперь все вытянули перед собой руки со сборниками псалмов.

Некоторые называются «Песнь Возрождения», иные «Псалмоспевы» или просто «Гусли». У меня гуслей нет, так что стою, осматриваюсь потихоньку, как Садко в магазине «Березка».

Какие у всех серьёзные, скорбные лица, даже у детей! Будто хороним кого. Я думал, общение с Богом проходит куда веселей. Ведь это счастье то должно быть какое — соприкоснуться с Высшим. Что же они все тут в предобморочном состоянии?

Тут мне кто-то услужливо «Гусли» сует по самый нос, «Пой, пой, сударик!». Пою, а что зробишь? Чувствую себя редкостным кретином при этом.

Назвался груздем — полезай в кузов. Грузди тоже грибы! Какое страшное совпадение — я вспоминаю вчерашний кошмарный трип во дворец Туркменбаши.

***

Против Церкви воздвигнут вал, она — крепость в кольце блокады