Винсент, убей пастора

отличии от Прапхупады у меня неоконченое высшее. А это дает мне

дополнительное приимущества на старте.

Америка, Ай лав ю! Ай ду, мать твою так!

37

4

Глава

«Лиля»

Дверь дома Рафа мне открывает настоящий Ангел.

От неожиданности у меня сразу проявляется старческая одышка, на лбу выступает испарина; я вспоминаю запущенную небритость и

утреннее пятно от кофе на футболке. Свинья.

Никак не научусь ловко жрать и пить за рулем, как средние

американцы.

Ей лет, наверное, двадцать, не больше.

Зарделась. Засмущалась вся. Меняет цвета как переводной

календарик. О-о!

Ах! Цветок, цветок не сорванный! Набокова бы удар шарахнул на

месте.

Когда вижу совсем близко спелую молодую девушку, то после

Бьянки, которой «прочно за сорок», чувствую себя педофилом, со-

блазняющим ребёнка. И ничего не могу с собой поделать. Не

удержусь.

- А вы кто такая?

Только на эту оригинальную фразу и хватает мозгов. Серое веще-

ство мозга? Это просто запасы спермы!

Она нервно срывает с себя очки и прячет за спину. Очков застесня-

лась, дурёха. По мне так хоть бы все бабы в очках ходили. Захотел

38

другую женщину: «родная, сними-ка очки». Приелась эта: «а не по-

менять ли нам оправу, милая?».

Женщина в очках, это как минимум две женщины. Купи одну – в-

торая бесплатно.. Работает круче чем, если просто перекрашивать

им волосы.

«Лиля», полу шепчет так и убегает, почти без сознания.

Лиля! Лиля! Лиля! Какой чудесный день! Какая же ты – Лиля! Мо-

лодая, свежая, слаадкая моя Лиля!

А я ведь понравился тебе, вижу, вижу, что понравился! Девочка

совсем от этих игр ещё далёкая, Лиля! Это я! Твой прынц и лыцарь!

Да один шанс окунуться в волосы твои, нежность кожи вокруг со-

сков, эти коленки вечно сжатые! Рай. Просто рай.

Даже и паспорт твой имперский хуйня по сравнению с тобой.

Хороша!

При чем тут Америка! Бабы – вот всегда моя Америка, и нет ниче-

го важнее и вкуснее их!

Хотя паспорт это тоже достоинство, весьма увесистое. Скажем так

приятный довесок!

В семье Александра Саркисяна девять детей. Жуть. Или подвиг.

Скорее все же жуть.

Пятидесятники считают безопасный секс с гандоном смертным

грехом равносильным аборту. Вмешательство в божий промысел.

Поэтому семьи у них огромные. Я тоже, как и пятидесятники, не

люблю презервативов, но по совсем другой причине. Терпеть не могу

посредников. Поэтому принимаю душ - раздевшись, а женщин лю-

блю без гандона.

Мы стоим вокруг стола, а дядя Саша просит Господа благословить

ужин и всех нас. Пока молимся, закрыв глаза, я потихоньку всех

рассматриваю

Лиля – старшая, потом Раф, Толик, на местный манер зовущий се-

бя Тони, Илья, Ваграм (дань армянским корням), Сэм, Сара и Филип.

Я рос в семье один и у меня в голове не укладывается – как так

можно.

Казарма блин какая-то. А что утром творится на входе в туалет?

39

А как же хорош ужин. Вендиз – хуендиз. Американская жрачка

утратила для меня всю ауру, которая окружала гамбургеры дома.

Самая лучшая еда – русская!

Даже получасовая пятистопная молитва дяди Саши не отбила ап-

петит. И потом, я так сильно соскучился по-домашнему.

Все так вкусно. Божественно, как симфонический оркестр.

Хлеб тётя Вера печёт сама. Консервирует соления – сама. Ну все

как доктор прописал.

После американского хлеба, который так напичкан химией, что не

черствеет месяцами, но и свежим никогда не бывает, кажется, что

этот русский хлеб дышит. Я поглощаю его живьём.

Путь к моему сердцу пройден. Они завоевали меня! Окрутили

парня!

Да, Винсент, милашка, смотри, вот эти люди и станут скорее всего

твоей тёщей и тестем. Везунчики блять!

За столом так уютно. Все эти годы мне не хватало семейных отно-

шений. Изголодался, можно сказать. Даже дома у отца была своя

жизнь, а мамы своя, про меня и говорить нечего – я себе на уме лет

наверное с трех.

А это люди простые, добрые, сердечные. Искренне верующие.

И атмосфера в доме какая-то особая объединяющая. Светлая.

Простое семейное застолье. Водку никто не пьет, а всем весело.

Телевизора нет (грех), а без него и лучше. Я понял, как люди коро-

тали вечера веками, пока этот аццкий ящик не изобрели. Скучно не

было совсем. Сколько оттенков полутонов, в движениях, взглядах, позах. Даже слова это роскошь. Шекспир был неправ – не весь мир

театр, а каждый человек это театр. То актёр, то режиссёр, то освети-

тель или билетёр.

Вы конспектируете? Или думаете, я вечно тут бисер собрался

метать?

Да и потом – нахуя мне сейчас телевизор, если можно украдкой

смотреть на Лилю.

Ощупывать под платьем каждый её контур. Брэнд нью. Хочется

просто опуститься под стол, на колени перед Лилей, засунуть голову

ей под юбку и умереть там. Вполне достойный конец жизненного

пути.

Сердце то молотит, то вот-вот совсем остановится. Аневризма аор-

ты. Блокада пучка Гиса. Вот и умирают старики – обожравшись виа-

гры и вскарабкавшись на юную сучку.

40

Девочка никогда в жизни ни курила, ни пила, ни кололась и не

еблась! Да неё дышать и то страшно. Какая сладкая!

Лиля, за тебя я теперь разобьюсь в лепёшку, вот посмотришь. Дай

мне время, Лиля, я очень способный.

Пару раз она украдкой посматривает на меня, и тут же натыкает-

ся на мой лучезарный похотливый взгляд. Он смущает, заставляет