ВИНА

Рядом с ней сидел сынок, несовершеннолетний отпрыск, единственное утешение престарелых родителей. Он много ел и мало говорил, и весь словно был намерен взлететь и исчезнуть за стенами замка. И всю новогоднюю ночь провести в обществе друзей и подружек.

Пётр бросил быстрый пытливый взгляд. Антонио покраснел.

Он вырос и повзрослел за то время, пока они не виделись. Носил крутую одежду рокеров: кожаные брюки, кожаную косуху, высокие гриндерсы и мощные наушники, подключённые к тяжёлому испепеляющему року. Длинные русые волосы были собраны в узел. Виски идеально подбриты. Руки татуированы. Над верхней губой темнел несмелый пушок. Взгляд его сделался глубоким и настороженным. Казалось, весь внутренний мир был закован в комплексы, озлоблен мрачными образами и измучен неудовлетворённой плотью.

Переговорить с Антонио не удавалось. Неловко развернувшись, Пётр опрокинул бокал, и багровая жидкость залила жаккардовую скатерть.

Извинившись, он удивился ответной реакции со стороны гостей и хозяев. Вскочив с мест, они захлопали в ладоши, и лица итальянцев озарили веселье и радость.

– Allegria5! Allegria!

Хозяева согласились: allegria. Разлить вино считалось хорошей приметой, сулило урожайный год, успешный сбор урожая и большую выручку.

– Allegria!

Итальянцы пустились в пляс. Хозяева остались довольны. Праздник удался. Только хозяйский сынок был не весел.

Пётр прикоснулся к его холодным пальцам.

– Антонио…

Мальчик отдёрнул руку, встал и переместился к камину. Пётр увидел, как он сутул, длинноног и несуразен, и в то же время пронзительно красив. Сердце сжалось от тихого восторга. Как-то он не ожидал, что в нём проснутся тёплые нотки отеческих чувств.

Зато Антонио это почувствовал и ссутулился ещё больше. Так они и сидели, словно связанные невидимыми нитями: один за столом, другой у камина. Их разделяли пять шагов, и в то же время их разделяла пропасть, какая существовала между зрелым мужчиной и пятнадцатилетним подростком.

Шум застолья приостановился, и хозяин распахнул окно. Морозная ночь вздохнула. На сельской башне оживились часы, и бой курантов возвестил, что наступила полночь.

– Бон!

И так двенадцать раз: бон, бон… И с каждым «бон» гости проглатывали по одной виноградинке. Всего двенадцать. Двенадцать желаний по числу месяцев в году. С последним ударом курантов послышался мощный взрыв, и множество фейерверков осветили тёмное итальянское небо.

Наступил Новый год.

Пётр посмотрел на Антонио. Тот спрятался за спину отца, а потом и вовсе исчез. Ушёл из дома, чтобы провести время со своими сверстниками. Возможно, поедет в Бароло. Зажмёт девчонку в тёмном углу и будет целовать всю ночь.

А Пётр останется один. Совсем один. В старом промозглом замке, полного приведений и безудержного итальянского веселья.

Прошёл час. Скрипнула дверь. Лёгкой тенью в комнату проскользнул Антонио. Он покрутился у окна, постоял у стола и вывалил груду маленьких целлофановых пачечек с белым кристаллическим порошком.

– E roba buona6.

– Ты толкаешь дурь?

Антонио пожал плечами.

– Droga ricreativa7.

Пётр нахмурился.

– А не боишься, что я вызову полицию?

– Perche8? – недоумевал юноша.

Пётр побагровел: дрянной мальчишка! Не затем он приехал, чтобы вляпаться в наркоту. Готовил подарок, хотел поговорить по душам… а что получил взамен?

– Адренохром?

Антонио улыбнулся: нет! Если бы он имел доступ к адренохрому, был бы самым богатым драгдиллером!

Закипающий гнев неожиданно схлынул, а на смену ему пришло брезгливое недоумение. Адренохром – кровь из мозжечка истерзанных младенцев. Первосортный наркотик для осатанелого Голливуда. Неужели Антонио настолько бесчеловечен и жесток?

Пётр постоял. Подумал. Посмотрел на себя в зеркало. Вот идиот! Рассчитывал на дружбу и взаимопонимание. С кем? С подростком, шибанутым на всю голову!

– Давай! Вымётывайся!

– Perche?

Пётр сделал круговое движение рукой.

– Давай! Давай! Вымётывайся!

Антонио не уходил. Он прошёлся по комнате, вернулся к столу и заглянул в пакет “Моя вина”.

– Beviamo del vino9.

Пётр отрицательно покачал головой: нет!

– Ah, ecco come10!

Антонио подхватил пакет, распахнул створки окна и выбросил винО на улицу. Послышался звон разбитого стекла и весёлый смех итальянцев.

– Allegria!

Пакет взмок, разорвался на части, и бордовая жидкость вытекла на мостовую.

– Что ты наделал! – вскричал мужчина и ощутил суеверный страх из-за того, что разлито винО от Эйнштейна, что разрушена эзотерическая сущность и теперь не избавится от винЫ.

Увидев, как Пётр огорчился, Антонио сам перепугался. Попятился, сгрёб пакетики и быстренько выскочил в коридор.

О, горький итальянский ребёнок! О, мстительный отпрыск мачо!

Через пару минут он завёл “Бум! Бум!” и через стенку соседней комнаты в музыкальные уши Петра полился вопиющий глэм. “Издевается!”– подумал Пётр и натянул одеяло на голову.

“Бум! Бум!” доставал под одеялом. Давил, раздражал и царапал барабанные перепонки.