Была выставка картин Гария в Риге, в пригородных курортах города Юрмалы. И стихи, и картины его пользуются успехом, много картин было куплено с выставки, все оттого, что он перестал подражать даже импрессионистам, пишет, как ему хочется и чего хочется. Он уже дедушка и теперь может помогать девочкам и внукам материально. Бывшая его жена замуж не выходит, объясняя это тем, что после такого великого человека не может ни с кем быть, неинтересно ей с другими мужчинами, и, когда «совершенно нечаянно» получился у Рениты ребенок, она водилась с ним так же, как с внучатами, и кого звать мамой, кого бабушкой — «ребенок совсем сапутался», потому и зовет обеих женщин «мамой». Они, две «мамы», очень балуют сына, и это беспокоит отца. Кабы из сына не получился стиляга и диссидент, которого сманят «буржуи-родственники» в Австралию. Что касается блесны, так нелепо утраченной в магазине, то ему прислали еще лучшие блесны, и те самые «буржуйские крючки», на которые попался губой уже теперь незнаменитый поэт.
В одно из писем была вложена семейная фотография с двумя усталыми женщинами, с нарядными дочерьми и зятьями. Меж жен и зятьев сидел Гарий с внуком и внучкой на коленях, чопорно сжав расползающиеся от улыбки губы, все такой же лохматый, большой, но уже седой, сухолицый. «И что же ты не едешь ловить вимба, — писал Гарий, — осталось ее совсем мало. Попадаются единицы, и ты можешь не застать замечательной рыба».
Могу, Гарий, и не застать. Могу. Я нашел ее, вимбу, в книге Сабанеева — она называется по-древнему выразительно — сырть и водилась когда-то почти во всех реках Средней России, но рыбы той так давно уже нет, что на родной стороне утрачено даже ее название.