Читаем Вильямс полностью

«Отчетливо вспоминаю я, — говорит ученик Вильямса, академик А. Н. Костяков, — время, проведенное мною совместно с Василием Робертовичем на почвенных обследованиях, которые он лично проводил. Глубокое и всестороннее изучение каждого почвенного разреза сочеталось у Василия Робертовича с широким освещением всего почвенного профиля и массива в целом, с его естественноисторическими условиями и процессами его образования, в результате чего каждый изучаемый объект находил свое место в общей системе явлений. Перед нами в натуре открывалась ясная и стройная картина почвообразовательного процесса, его взаимосвязи с климатическими, биологическими и геологическими условиями.

С самого раннего утра до темного вечера проводил Василий Робертович в поле и работал с увлечением. У него была особенная система работы, при которой самое строгое, детальное и глубокое отношение к предмету изучения Василий Робертович умел сочетать с широким раскрытием и обобщением его. Василий Робертович не любил, чтобы «из-за деревьев не было видно леса», и, работая с ним, мы видели этот «лес» и не забывали его за «деревьями». Вместе с этим глубоко научное изучение почв Василий Робертович всегда соединял с оценкой свойств их как хозяйственного объекта, как средства производства.

Каждому из нас было ясно, что, почему и для чего мы изучаем. Все это оказывало неизгладимое влияние на нас, молодых его учеников, давало сильную зарядку.

В то же время Василий Робертович умел как-то особенно сопроводить работу веселой шуткой, остроумным замечанием и этим не только вносил веселую бодрость, но и незаметно, как-то по-дружески подтягивал в работе. Весь этот стиль работы, простая дружеская обстановка действовала не только на нас, учеников Василия Робертовича, но и на работавших с нами рабочих, и все мы работали с увлечением».

И лекции, и лабораторные занятия, и полевая практика — все это были составные части единой продуманной системы воспитания, которую Вильямс разрабатывал и совершенствовал день ото дня.

Но, пожалуй, решающее значение для формирования характера молодых учеников Вильямса имел весь склад жизни и деятельности их воспитателя — великого труженика науки.

Вильямс обладал выдающейся, исключительной работоспособностью. Энергия этого человека была неисчерпаема. Он успевал и читать лекции, и вести сложные, трудоемкие лабораторные работы, и руководить опытным полем, и работать на селекционной станции, и проводить сотни анализов семян, и писать новые труды.

Он не признавал ни дней, ни даже часов отдыха.

В восемь часов утра он уже сидел над своими колбами за лабораторным столиком и, если не было в это утро лекций, проводил над опытами первые часы. Нередко он помогал своим ассистентам или студентам успешно завершить опыт или показывал, как нужно обращаться с новым, сконструированным им приспособлением. Ученики старательно перенимали приемы его работы, но никто не мог за ним угнаться. Занимаясь механическим анализом почв, он ухитрялся делать анализ двенадцати образцов сразу. И все ему казалось мало.

— Мне бы, — шутил он, — четыре руки и хвост. Я бы протянул над лабораторией проволоку, хвостом бы зацепился и ездил по ней вдоль всей лаборатории, проводя анализы сразу четырьмя руками.

Вместо отдыха Вильямс переходил от одной работы к другой. Даже краткий перерыв, который он устраивал в полдень для чаепития, был своеобразным семинаром для молодых сотрудников. Крепкий чай — его заваривал сам Вильямс — пили здесь же, за рабочим столом, куда приглашались все сотрудники. И начинался оживленный разговор, перемежавшийся веселыми шутками, а порой и анекдотами, которые мастерски рассказывал гостеприимный руководитель лаборатории.

Эти традиционные чаи привлекали к себе не только сотрудников лаборатории, — заходил сюда и Демьянов, бывал Прянишников, часто наведывался Каблуков. В непринужденном общении с учеными молодые ученики Вильямса находили ответ на волновавшие их вопросы, узнавали о работе смежных лабораторий и кафедр. Раскатистый смех, покрывавший басистый голос Вильямса, то и дело раздавался в лаборатории в минуты чаепития.

— Посмеялись, поврали, вот и отдохнули, — говаривал Вильямс, допивая последний стакан.

Эти дружеские чаепития еще теснее сближали молодых начинающих ученых с их руководителем.

Выйдя из лаборатории, Вильямс отправлялся на опытное поле, где под его руководством велась разносторонняя исследовательская работа по изучению и созданию различных приемов обработки почвы, применению удобрений, орошению, механизации. Нужно было всюду поспеть, нужно было находить выход из бесчисленных трудностей, возникавших на каждом шагу из-за нехватки средств, из-за отсутствия машин и орудий, из-за недостатка рабочих рук. Но Вильямс никогда не терялся, вся его деятельность служила вдохновляющим примером для его помощников и сотрудников по опытному полю.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии