Виктор Вавич

"Послать! Как его послать, - тем же ломовым голосом хрипел в уме Санька. - Помню я, что ли? Головачеву, Головлеву, Головину, дьяволу в зубы". И не хотелось соглашаться, что Головченко, учителю Головченке надо послать деньги, а он уж будет знать, что это для Алешки. Санька решил пойти на Слободку, шлепнуть Карнауху на стол деньги, - посылайте уж там сами, а то черт его там знает, головлей этих напутаешь. Санька поднял воротник, закурил. Он засунул руки в карманы и, подняв плечи, стал толкаться в гуще людей, что черным током лила по белой улице.

У старухи

ТАЙКА стояла на коленках, на коврике, в головах у маминой кровати. В комнате было полутемно, и затейливой звездой разливался на замерзших стеклах уличный фонарь.

- Мамулечка, - шептала Тая и поправляла подушку, - мамулечка, милочка. Витя женится, кажется. Что это? Не клоп? Нет, так только, - шептала скороговоркой Тайка и обдергивала одеяло, ползала коленками по мягкому коврику.

- На ком же, на ком? - громко сказала старуха и повернула на подушке голову. - На ком же это?

- Да еще неизвестно, - бормотала Тая, - кажется, на Сорокиной, на Груне.

И Тайка видела, что старуха силится приподнять голову, чтоб поглядеть ей, Тайке, в глаза.

- Это... какая же? Не припомню такой. Здешняя?

Тая кивнула головой.

- Что ж не привел, не показал? Ну, вот как... теперь все так, - и старуха опять потонула затылком в подушке, и Тайка не сразу увидела, что без звука, одними слезами заплакала старуха. Неподвижным казалось белое лицо в полутьме, только блестели при лампе две слезы.

- Мамочка! - сказала Тайка, задохнувшись. - Маленькая, миленькая. Витька пишет, что благословить просит. Мамочка хорошенькая, - и Тайка стала целовать старуху в мокрые глаза, - она любит тебя, она хорошая, красивая, добрая. Высокая, вот! - Тайка вскочила на ноги и на аршин выше себя показала рукой. А мать повернула голову и смотрела, внимательно смотрела, как показывала Тайка. - Она очень любит...

- Что ж, любит, - и старуха слабо мотнула здоровой рукой, - не придет даже. Как любить... не видевши? Господи, Христе милостивый, - тряскими от плача губами сказала старуха. - Господи, сама б пошла, - ведь калечство мое... что же это? Боже... ты... мой!

- Маменькин миленький! - У Тайки слезы встали в горле. - Ей-богу, только боится она. Она хочет... боится. Позволь - придет. Страшно хочет. Маменькин!

Тайка выбежала, выбежала так, будто Груня в прихожей ждала только, что вот - позовут. Тайка на ходу застегивала пальтишко, кутала голову вязаным платком. Захрустели морозные мостки. Тайка чуть не бегом пустилась вверх по улице. Тайка перебежала площадь и тут только сунулась в карман. Один двугривенный был завязан в уголке платка.

- За двугривенный к тюрьме, - сказала Тая извозчику.

- Шесть гривен положите! - гулко по морозу отколол слова извозчик, и весь извозчичий ряд шевельнулся, оглянулся. Тая шла вдоль ряда.

- Куда везти-то?

Но уж молчала и шагала скорее. И вдруг голос над самым ухом:

- Случилось что-то? Нет?! В самом деле? Тая быстро мотнула головой - он, он, Израиль. И застукало сердце, как будто не было его раньше.

- Нет, я, кроме шуток, - говорил Израиль и шагал, загребая ногой. - Может, несчастье, я знаю?

- Ой, мне скорее надо, - говорила Тая, запыхавшись, и еще быстрее засеменила.

- Куда ехать? - крикнул последний извозчик.

- Нет! В конце концов, куда ехать? - и Израиль придержал Таю за рукав. Тая глянула на него, улыбаясь и часто дыша.

- В тюрьму, в тюрьму!

- Что? - наклонился Израиль. - Кто-то у вас сидит? - спросил он шепотом. - Нет, а что?

- Там подруга, подруга, - говорила Тая, - к смотрителю, к знакомым, - тараторила Тая. Израиль все тянул ее за рукав вниз. - Надо скоро, скоро, - и Тая хотела двинуться. Но Израиль улыбался и не отпускал рукава.

- Давай сюда! - крикнул он извозчику. - В тюрьму и обратно, полтинник. Что? Цельная бутылка водки и один огурец сдачи. Ну а что? Садитесь, - толкал Израиль Таю в сани, - помиримся, погоняй!

Извозчик тронул. Израиль на узком сиденье плотно прижался и рукой обхватил Таинькину талию.

- Не надо... зачем? Я пойду, - говорила Тая.

- Какая разница? - говорил весело Израиль и бережно отводил к себе Таю от встречных оглоблей. Тайка совсем наклонила голову и смотрела в колени.

Тайка боялась глядеть по сторонам, ей казалось, что все знакомые высыпали из домов и шеренгой стоят на панели. Стоят и провожают ее глазами. Ей казалось, что она задевает эти взгляды, они хлещут по глазам, как ветки в лесу.

Хорошо, как хорошо, что Израиль закрывает ее хоть с левой-то стороны! Таинька тряхнула головой, чтоб платок больше насунулся на лоб.

- Извозчик! - говорил весело Израиль. - Эй, извозчик! Ты дорогу в тюрьму знаешь? Да? Сам знаешь, так это уже хорошо. А что? Лучше, чем тебе кто-то покажет.