Виктор Вавич

- Черт проклятый! - Всеволод Иванович с силой шваркал гильзы о пол.

И вдруг дверь распахнулась - урядник какой-то, ух, рожа злая, нащетиненная.

- Это ты, это ты, - и войти боится, ружья боится. И Всеволод Иванович задохнулся, застыл на миг, бросил с силой ружье об пол и кресло, свое кресло дубовое схватил, как палку, и без весу оно, как во сне бывает, и одной рукой занес и швырнул в стражника без надежды, как бумажкой. Всеволод Иванович глянул в дверь, и не было стражника.

Глаша, жена, Глафира Сергеевна, в белом, как в саване, стоит в белой рубахе, в кофточке. И Всеволод Иванович не слышит слов - кровь в голове, задавило уши, и кресло поперек коридора в дверях, а стражника нет.

И Глаша руки протягивает с мольбой. Всеволод Иванович вдруг заметил, что он все дышит, дышит, часто, воздуха побольше, скорее.

- Глаша!.. - дохнул Всеволод Иванович. - Ничего!.. Ничего! Выйди! - и Всеволод Иванович отмахнул рукой, чтоб ушла.

Всеволод Иванович отвернулся к столу, оперся кулаками, нагнулся и дышал, дышал. Не оборачивался, слышал, как жена возится, расшевеливает тяжелое кресло, силится пройти и зашлепала прочь босыми ногами. Всеволод Иванович все шире и шире качал воздух, во всю силу размахивал грудь. "Стоять, стоять так надо, быком стоять, и дышать. Шевельнусь - сдохну", - думал Всеволод Иванович и слышал, как стучит кровь во всем теле.

- Испей, испей! - и Глаша стакан тычет, белая рука какая, пальцы сухонькие.

Всеволод Иванович головой помотал. А она тыкала стаканом в губы.

Шапку долой!

ПЕТР Саввич стоял в толпе, все густо, плотно сжались, но к театру не пройти. Петр Саввич протолкался вперед - кольцом стоят... а черт их знает кто? Слободские, что ли? С дубьем все. Узнал двоих - в "пятой общей" содержались. Красные все. Свистят. И вон дым! Дым от театра. Сволочь какая! Солому жгут под стеной, под каменной, под окнами. Пожарная часть рядом. И никто ничего. Вон конные стражники торчат - чучела, и хоть бы что.

- Эй, черти! - крикнул во всю хриплую глотку Петр Саввич. И оглянулись, что с дубьем двое.

- Статистик, сукин сын? А ну давай! - и дернул один за плечо.

Петр Саввич рванулся, ткнул ладошкой в морду - отпихнулся в толпу. И тут все заорали, двое выбежали из театра, заметались в густом кругу, вон еще, еще повалило из театра, выплевывало людьми из дверей черными кучками, и кучки рассыпались.

- Бей статистиков! Жидову пархатую! Петр Саввич сунулся снова вперед, но его чуть с ног не сбило народом; все ринулись вбок - конные стражники табуном прут.

- Что ж это! Да куда! На народ! Черти, сволочи! - кричал Петр Саввич, но ничего не слыхать - визг, орево, завертело, забило уши. И пуще крик оттуда, из круга. Петра Саввича повернуло - ух, дым столбом над театром. - Владычица, да что же это? Что же это такое, Господи? - шептал Петр Саввич. - Конец, дыбом все... Остолопы!! - еще раз крикнул Петр Саввич, и тут больно под ногу поддала тротуарная тумба, и Сорокин сел, и уж кто-то коленом с размаху протер по лицу, и Сорокин зажал голову меж локтей, обхватил пальцами затылок. - Пропадать надо! Пропала Россия! - и сквозь зажатые уши Сорокин слышал истошный вой, и в зажмуренных глазах виделось, будто небо вьюном свилось и кружит и свистит, и не уворачивался уж, когда стукали голову коленками, сапогами. Кто-то грузный свалился на Петра Саввича, придавил, и Петр Саввич так и повалился, не пускал головы из стиснутых рук. Упал как деревянный - всему, всему сейчас конец и черт с ним!.. и слава Богу!

Петр Саввич пришел в себя. Он и боли сразу не чувствовал, толчки одни. Кто-то стукал в зад. Открыл глаза - околоточный стоял и бил с размаху носком сапога. Кричал:

- Пьян ты или очумел, скотина, разорви твою мать!

Петр Саввич оглядывался, мигал. С порожней площади, с того краю чужим глядел театр - закопченный фасад. Петр Саввич глаз с него не сводил и шарил рукой фуражку. Нашел фуражку. Вот, растоптанная, его, с синими кантами, тюремная.

- Ну пошел! - крикнул квартальный и еще раз поддал носком. Петр Саввич встал, напялил фуражку, квартальный ткнул в плечо. - Пшел, пшел!

И Петр Саввич избитыми ногами ловил мостовую, стукал и все глядел на театр.

"Неужто же во всем свете такое? Такое вот пошло?"

Плелся и все оглядывался на театр и вдруг кровь увидал на мостовой - так, лужица, будто козла зарезали. И еще вон. По мертвой улице шел Петр Саввич. Души живой нет. Померли все. И Грунечка там тоже, верно... И собаки не лают. Петр Саввич шел один посреди улицы по самой грязи, не разбирал дороги. Спросить! Остался ведь кто живой. Крикнуть? И страшно крикнуть. Вон направо ворота распахнуты, раскрытый двор и пусто - как после грабежа какого. Петр Саввич стал среди грязи. И окошки в доме распахнуты.

"Ихний, ихний дом! Землемеров дом. И весь распахнутый".