Читаем Виктор Вавич полностью

- Придете другой раз, днем. Я вам поиграю. Нет, в самом же деле, сейчас поздно.

Тая вдруг остановилась. Она передала кастрюльку.

И вдруг поцеловала Израиля в руку. Поцеловала быстро, как укусила, и бросилась прочь бегом по мосткам.

- Хода, Митька! - визгнул мальчишка. Испуганные ноги дробно затопали впереди. Тая толкнула калитку.

- Жи-дов-ка! довка! - крикнули в два голоса ребята.

<p>Марья Ивановна</p>

ИЗРАИЛЬСОН сразу не понял, что это сделала барышня. Но потом крепко обтер руку о шершавое пальто и бормотал на ходу:

- Это уже нехорошо. Это уже не надо. Ей-богу, славная барышня. - И он еще раз обтер руку. Легким воздухом носилас�� в голове Таинька, пока Израильсон кружил по винтовой лестнице и легко, воздушно прискрипывали ступеньки. Израильсон нащупал стол. Зажег свечку. Дунул на спичку и сейчас же засвистел - тихо, чуть задевая звуком тишину.

На холодной стене над кроватью папа и мама на карточке. Папа в сюртуке, белая борода. Сидит, расставя коленки, а рядом мама в черной кружевной шали. У папы один глаз прищурен, будто он приготовился к удару, но твердо глядит вперед, а у мамы испуганный вид, и она жалостливо смотрит, будто видит что-то страшное. Израильсон как будто в первый раз увидал эту карточку. Он взял со стола свечку и близко поднес к карточке. Он перестал свистеть.

- Что, старики! - кивнул Израильсон карточке. - Боитесь, что Илюша крестится? - сказал он по-еврейски. - Да? - Он прислушался - скрипели осторожно ступеньки.

"Если она, - думал беспокойно Израильсон, - сейчас же отведу домой; хорошо, я пальто не снял", - и он протянул руку к котелку. Дверь медленно отворилась, просунулась голова в платке.

- Вам записка, - зашамкала старуха, - с утра еще, позабывала все сказать. За делами, за этими, все забудешь, - и она протянула Израильсону сложенную бумажку.

Израильсон выпустил воздух из груди.

"Илюша, - стояло в записке, - есть дело: приходи, проведем время. Будет Сема и приведет М.И., ей-богу, приходи.

Натансон".

- Вы яиц, вижу, достали, - голосом подкрадывалась старуха.

Израиль уже напялил котелок.

- Берите пяточек, берите и свечку задуйте, умеете? Нет? Залейте водой!

Старуха костлявыми пальцами выгребла яйца и смеялась угодливо.

Израильсон весело застукал по лестнице. Он свистел веселое навстречу ветру и шел, загребая правой ногой.

У виолончелиста Натансона в маленькой комнатушке было дымно - на этажерке крикливо горела керосиновая лампа без абажура. Вокруг письменного стола гомонили задорные голоса:

- Мажу, тьфу - гривенный! - раскатился актерский голос. На диванчике переливами хохотала девица, двое мужчин тесно зажали ее меж собой.

- Марья Ивановна! На ваше счастье можно купить? - кричал кто-то от стола.

- Марья Ивановна, вас спрашивают, - толкали соседи девицу, - спрашивают: можно вас купить? Это не я, это там спрашивают!

- Илюша! - крикнул хозяин, но вслед за Израильсоном вошел высокий сухой человек.

- Ура! Познанский! - все весело вскочили. Но Познанский пожевал сухими бритыми челюстями и, не снимая шляпы, молча поднял руку.

- Внимание, господа! - он обвел всех блестящими глазами. На лицах всех застыло ожидание смешного.

- Господа! - строго сказал Познанский. - Сегодня, сейчас даже, ко мне прибыл человек из Екатеринослава, - лица гостей потухали. - Он приехал с последним поездом, поездов больше не будет. Так он говорил, что в Екатеринославе уже началось...

Лица стали тревожны, только кое-кто еще надеялся на шутку.

Познанский сделал паузу.

- Ну а что же началось? - раздраженно сказал хозяин и передернул плечами.

- Все стало! - провозгласил Познанский. - Тьма в городе. По улицам ездят казаки! На телеграфе войска! На вокзале драгуны. В театре митинги. Разгоняют нагайками. На окраинах стрельба Настоящая стрельба, господа! - Познанский замолчал и водил торжествующими глазами от лица к лицу.

- Здесь тоже бастуют, - сказал хозяин. Он держал на ввернутом штопоре пивную бутылку.

- Здесь играют в карты! - Познанский сделал рукой жест и повернулся к двери.

- Слушай, ты брось! - хозяин поймал Познанского за пальто. Мужчины торопливо закуривали. Игроки сидели вполуоборот, прижав пятерней деньги.

- Что ж нам делать? - почти крикнула Марья Ивановна. - Что же делать? - поправив голос, повторила она. Все заговорили тревожным гулом.

- Надо что-нибудь делать, господа! - говорил Познанский, разматывая кашне.

- Мы же не можем стрелять, мы же стрелять не умеем, - говорил актер с толстым обиженным лицом.

- Тс! Не кричите! - тревожным шепотом сказал хозяин, приложил палец к губам. И шепот покрыл и притушил голоса.

- Действительно, чего мы орем! - сказал Познанский и притянул плотнее дверь. - Господа, - Познанский говорил громким шепотом, - господа! Ведь все, все поголовно... люди умирают, идут на риск... головой. И если что будет, спросят: а где вы были?

- Ну а что? Что же? - шептали со всех сторон. Хозяин поставил бутылку со штопором на комод.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза