Виктор Вавич

На площади было тихо. Чуть было слышно, как ходил ветер в голых вершинах тополей в церковной ограде.

- Ух, к чертовой матери, идем, ну его к чертовой матери... иди ты вправо, а я влево, чье счастье, - дрожащим шепотом говорил Котин и то толкал, то тянул к себе Башкина, но сам все шел, шел по тротуару и шлепал ногами от слабости.

Башкин вздрагивал плечами, мотал дробно головой. Все было тихо. Улица уходила с площади вправо.

- Ой, идем, идем, - шептал Котин, - идем, ну его в болото, - он задыхался и теперь крепко держал Башкина под руку, как в судороге. - Сейчас, сейчас мой дом, - твердил Котин. - Вот она, стенка, вот. Не надо стучать, а то заметно, не надо. Через стенку перелазь.

Стенка была в рост Башкина, он ощупал шершавый дикий камень.

- Подсади, милый, - стонал Котин; ноги не слушались его, и он слабо прыгал на месте. - А узелок? - вдруг почти крикнул Котин. - Узелок? - повторил он отчаянно и, показалось, совсем громко. - Нема? Нема? Ой, ты обронил, там обронил. Ой же, ой мать твою за ногу! Ты же нес, ой, чтоб ты сгорел. Найдуть, найдуть.

Башкин хлопал по бокам себя, лазал в карман, даже расстегнулся.

- Иди, неси, неси его сюдой, сейчас беги тудой, принеси узелок. Найдуть, на меня докажуть, ей-бога, чтоб ты сгорел, на чертовой матери ты ко мне пристал. Иди и иди! - И он толкал Башки на в локоть.

- Да почему я должен идти? - почти громко сказал Башкин.

- Ну, я просю, просю тебя, - и Котин вплотную прижался к Башкину и тянул к нему лицо. - Я тебе, что хочешь, ей же бога, вот истинный Христос, - и Котин торопливо закрестился.

Он крестился, пришептывая:

- Истинная Троица... Богом святым молюся, просю, просю я тебя. Просю, просю, просю, - твердил Котин и стукал дробью себя кулаком в тощую грудь. - Я тебе все, что хочешь, за отца родного будешь.

- Ну смотри! - вдруг сказал в голос Башкин. Он круто повернулся и зашагал прочь.

Котин сделал за ним несколько шагов и стал.

Башкин поднял воротник, спрятал далеко в карманы руки и пошел мерными шагами, раскачиваясь на ходу.

"Да, да, - встретят - кто? Семен Башкин. Пожалуйста, отправьте в жандармское, если угодно, да-да, прямо в жандармское, а если неугодно, то пойдемте в участок. Почему? Ясно: пошел на выстрел, как всякий гражданин. Ну да, на помощь. А если с улицы иду, потому что мне показалось, что сюда скрылся преступник или, может быть, человек, который убегал от выстрела Но я никого не нашел... И они пойдут и найдут этого у забора... Нет, так и скажу: что шел из участка и провожал этого. Да прямо правду скажу. Что ж такого!" - Башкин все замедлял шаги, они становились короче, и он уж усилием воли заставлял каждую ногу становиться наземь. Вот черная церковь, может быть, притаилась засада... набросятся. И вдруг Башкин вспомнил это яростное лицо и как он кричал шепотом: "пусти, пусти". Башкин чуть не стал. Но он все время шел как на виду и потому заставлял себя не сбавлять шагу: "Ну просто иду и все! Да, да, это тот самый богатырь". - Башкин совсем тайком в голове подумал: "Подгорный". И Башкин опять тряхнул плечами от озноба в лопатках. Он шагал уже по темной площади, посреди мостовой, прямо на тот угол, где сбил его с ног бежавший. Башкин тайком из-за воротника вертел глазами по сторонам. Он ждал, что выскочат, схватят, и ноги его были готовы остановиться в каждом шагу. Но он выкидывал их одну за другой и двигался вперед, как против потока. Вот угол, и прямо на Башкина глядит белесое пятно. Башкин вдруг повернул к нему, как будто это неожиданная находка. Он едва не упал, нагибаясь, и не чувствовала рука узелка, как будто была в толстой перчатке. Башкин стоял, разглядывая узелок. Затем он вдруг круто повернул назад и пошел. Ноги поддавали на каждом шагу, и быстрым шагом он вошел в прежнюю улицу. Он зажал узелок под мышкой. Что-то твердое давило в бок. Башкин залез в тугой узелок. Нащупал: большой деревенский складной ножик. Башкин подержал его минуту и вдруг юрко сунул нож себе в карман.

Котин двигался по стене навстречу и меленько зашагал через улицу. Он бормотал:

- Ой же, миленький, поцелую дай тебя, ой, хорошенький мой. Брат бы родной не сделал, ой, ей-бога же, - он жал к груди узелок.

Башкин подсаживал его на стенку.

- Тихо, тихо! - шептал Котин. - Идем у сарайчик, там тепло, я там сплю, когда пьяный, там хорошо. У двох можно слободно.

Котин чиркал и бросал спички, он что-то ощупью стелил на большом сундуке.