Виктор Вавич

А Тайка бежала уж по лестнице, и вот он, коридор, — пусто, слава Богу! — вот дверь, французский замок, а там уж за дверью гул, так и бурлит, так и барабанит в дверь — народу-то, должно, и Тайка повернула замок, с трудом пихнула дверь — и яркий плеск голосов обхватил голову. Тайка захлопнула за собой дверь. Гуща! Вот гуща — как никогда. Вяльцева приезжала, и то такого не было — и не сидят, все вплотную стоят в партере. А в ложах-то! Вывалятся сейчас через край. Тайка вспотела, раскраснелась от давки, от толчеи. В зале все в пальто, в шапках. Тайка пробивалась к барьеру оркестра Что это? Там тоже полно и тоже в шапках, шляпы, фуражки, и все головы шевелятся, вертятся — и нет, совсем нет музыкантов Тайку придавили к барьеру, а она все вглядывалась в головы внизу — может быть, он тоже в шляпе, как все. Тая искала котелок, тщательно просматривала по кускам, будто искала на ковре копейку. И вдруг все захлопали. Тайка увидела, как поднялся занавес.

На сцене стол с красным сукном, и сидят вокруг, как на экзамене, — и вдруг встали все за столом, и в театре все хлопают, хлопают, и кто-то кричит за Тайкой зычно, по слогам:

— До-лой са-мо-дер-жа-ви-е! До-лой! — как стреляет. Один за столом поднял руку — стали замолкать, тише, тише. А этот вдруг по тишине зыкнул:

— Долой са-мо-державие!

И тот с рукой со сцены улыбнулся весело и снисходительно в его сторону.

— Господа! — крикнул со сцены и опустил руку. — Господа! Первым долгом я считаю нужным огласить акт… то есть манифест, данный семнадцатого октября…

— Известно всем! — гаркнул за Тайкой опять этот зыкало, и все закричали. Ух, шум какой невообразимый. Нет, нет котелка, или не нашла. Стихли опять.

— Господа! — опять крикнул со сцены — кто это? Тайка глянула — знакомый будто? Да, да, из управских, из земской управы, как его — статистик! — вспомнила Тая. — Гос-по-да! Объявляю митинг открытым. Слово принадлежит товарищу Кунцевичу.

Вышел худой из-за стола вперед, высокий, с бородочкой. — Громче! громче! — орут все. А он краснеет. Что же это?

— …свобода союзов!.. — услыхала Тайка. — Свобода объединяться…

«Вон! вон котелок, вон там за серой шляпой». — Тайка дернулась вправо, протискивалась вдоль барьера.

— Куда несет? Да стойте на месте! — и Тайку спирали, не пускали, и прямо уж перед нею надрывался хриплый голос Кунцевича:

— Мы требовали самодержавия народа! Народоправство!.. царь… правительство…

Тайка уж видела, что это он, он — крохотный кусочек щеки увидала меж голов — он! он! — Тайка вдавилась в толстого по дороге, его бы только перейти. Тайка не спускала глаз с Израиля.

Мигнуло электричество. Еще раз — притухло — можно было просчитать три. И что это кричит кто-то сверху? И вон со сцены все глядят вверх, на галерку, кто-то машет руками: всех как срезало голосом этим; все обернулись, и только шелест на миг — и вот крик сверху:

— …а в городском саду конные стражники! Избивают! Нагайками детей!

Гулом дохнул театр, и крик поверх гула:

— На площади полиция! Конные жандармы! Театр хотят! под-жечь!!

Крикнул он со всей силы. И сразу вой набил весь театр, вой рвался, бился под куполом.