Виктор Вавич

Не слыхала шагов и оглянулась, когда скрипнула дверь. Филипп вмиг отвел глаза, но Надя поняла, что он видел, все уж видел в этот миг.

— Понимаешь, — полушепотом начал Филипп, он чуть улыбался, — понимаешь ты — я кричу им: «Назад, сволочи. Назад. Как рябчиков вас тут всех к чертям собачьим постреляют! К чертовой, — кричу, — матери отсюда!»

— А сам как? Сам, Филя?

— А сам стою на верхушке на самой, — Филипп на секунду стал, глянул, как вспыхнуло Надино лицо, — да. На самой верхушке, махаю на них кепкой, как на гусей, а тут дурак какой-то возьми и тык флаг. Когда смотрю — уж летят на нас, сабли — во!

Филипп поднял кулак, потряс — во!

Наденька передернула плечами.

В это время кто-то осторожно постучал в окно. Филипп встряхнул головой:

— Пройди на кухню, духом, — Филипп толкнул Надю в локоть. Надя на цыпочках выбежала.

— Забери это, — Филипп совал в темный коридор Надин салоп и шляпу.

Аннушка глянула из-под мышки — стирала у окна. Наденька совалась с вещами, не знала, куда положить.

Филипп быстро прошел по коридору, запер наплотно двери в кухню. Аннушка снова глянула исподнизу и уперлась взглядом в запотевшее окно. Надя стояла возле плиты, прижимала к себе салоп, слушала.

— Ну входи, входи, — вполголоса говорил в сенях Филипп. Наденька прислушивалась, но Аннушка сильней зачавкала бельем в корыте.

— Егора, еще кого? — слышала она отрывками Филиппов голос. — Ну! Ну! Так будет?

Наденьке хотелось присунуться к дверям, но Аннушка захватила корыто, пыхтя, отодвинула Надю вбок, потом к окну, с шумом лила в отлив мыльную воду.

— Ну ладно, счастливо, — услыхала Надя, и щелкнула задвижка в дверях.

Филипп прошел к себе. Потом опять его шаги, уж густые, твердые. Он открыл дверь в кухню — он был в шапке, покусывал папиросу в углу губ, брови ерзали над глазами.

— А ну, иди сюда, — шепотом сказал Филипп и мотнул головой в коридор. — Того, знаешь, Надя, приходил один, нырнуть надо до времени.

— Что? Провал? Где? — У Нади шепот нашелся серьезный, деловой, и от шепота своего стало тверже в душе.

— Да там из комитетчиков, а я кандидат, знаешь.

Наденька оглянулась на кухонную дверь, там было совсем тихо.

— Да все одно, — шепотом заговорил Филипп, — дура она. Так я пошел, одним словом, — он шагнул к двери. Надя повернулась в узком коридоре и быстро пихнула руку в рукав. Филипп оглянулся, взявшись за двери. — Да, — и Филипп, сморщившись, глядел на папироску, раскуривал ее под носом, — да, ты тоже того, место здесь тоже провальное. Домой, что ли, вали.

Надя с силой надернула на голову шапочку.

— А я, если что, — бормотал Филипп густым шепотом, — я тебе дам знать к этой как ее у которой занимались. К Тане этой зашлю кого из ребят.

Надя притаптывала калоши на ногах. Ничего не говоря, смотрела в полутьме на Филиппа.

— Ты, Надя я хотел тебе, — Филипп двинулся к Наде. Но в это время дверь из кухни распахнулась, на сером свете Аннушка, и белье через руку.

— А ты скоро назад-то? Я ведь ко всенощной пойду, дом-то запру? — она говорила громко, на всю квартиру. Филипп хмуро глядел на сестру.

— Ну да ждать-то тебя до ночи, аль как? — и Аннушка оттерла Филиппа мокрым бельем в угол, распахнула входную дверь.

Наденька быстро протиснулась и первая шагнула во двор, с двух ступенек.

Сейчас!

Санька шагнул к своему столу, попробовал сесть, рука зажала в кулак толстый карандаш. Санька вскочил со стула, стукнул об стол, обломал карандаш.

«Так и надо, так и надо! Сволочь проклятая! — дух переводил Санька и по всей комнате водил злыми глазами. — Надо как Кипиани! — и вот он в вестибюле университета — Кипиани, маленького роста, большая мохнатая папаха и глаза во! еле веки натягивает. Потом отпахнулась шинель и кинжал до колен. — Будут бить, а мы все „мээ!“ кричать? — и на весь вестибюль „м-ээ!“ — и папахой затряс, и оглянулись все.

Под лошадь и раз! И махнул — руки не видно — раз! — и Санька дернул карандашом в воздухе. — А как тот казак, как в игру какую — бегут мимо, и чтоб ни одного не пропустить и нагайкой наотмашь. Бегут, рукавом лицо закрывают, а у того глаза играют. Тут бы ему в самую бы рожу чем-нибудь — трах! Засмеялся бы!»

И Санька еще перевел дух.

И на миг увидел комнату, книги и менделеевскую таблицу на стене. Казак застыл раскинул руки, летит с коня. Санька часто дышал. За стеной мамины каблуки. К окну, постоят и опять застукают. Затопала, побежала. Верно, звонок. Санька из дверей глядел в даль коридора. Анна Григорьевна второпях путалась с замком. Горничная Дуня совалась сзади.

— Санька, то есть Александр Андреич, дома?

Санька увидел верх студенческой фуражки. Анна Григорьевна, оцепенев, держалась за дверь.

— Да, это ко мне, чего ты стоишь! — и Санька побежал в прихожую.

Анна Григорьевна стояла в дверях, с обидой, с испугом смотрела на студента, как он протискивался мимо нее. Наверху забинтованной головы неловко лежала фуражка. Студент придерживал рукой.

— Здравствуйте, Анна Григорьевна, — говорил с порога другой студент, он кланялся, ждал, чтоб Тиктина дала пройти.

Анна Григорьевна широко распялила веки и невнятно шевелила губами.

— Да пропусти же! — крикнул Санька.