В 1990 году нам пришлось вытерпеть немало от фанатов, среди которых, к сожалению, были и неадекватные люди. Они месяцами жили в подъезде нашего старого дома, вываливали перед дверью бачки с пищевыми отходами, звонили по телефону и говорили всякие гадости. Стены были расписаны так, что на них не осталось живого места. Эти люди ненавидели нас, как будто мы с сыном были виноваты в гибели Виктора. Честно говоря, я жутко боялась, что найдется какой-нибудь придурок, который начнет мстить Сашке, хотя не очень было понятно за что именно. С детства приучала сына никому не рассказывать, кто его отец. Когда он тянул руки к телевизору, где показывали Цоя: «Мама, вот мой папа!», я говорила ему: «Молчи!»[727]
Инна Николаевна Голубева:
Мы жили на Ветеранов, у нас была обитая деревянной вагонкой и покрытая лаком дверь, так ее расписали от пола до потолка, причем не просто там словами «Витя Цой жив», а буквально целыми посланиями, стихами, написанными шариковыми ручками, фломастерами… После Витиной смерти его фанаты обвиняли Марьяну в смерти Вити. То ли горе было такое, то ли что-то еще… Ненавидели ее просто буквально. Вся лестница была усижена девками, в дом было не войти. Фанатеющие девки были везде: в подъезде, под дверью, чуть ли не в окно лезли. Соседи постоянно жаловались, мол, что это такое и когда это кончится. Постоянные вопли, угрозы, истерики по телефону и в письмах. Раньше в подъездах стояли бачки для помоев, так вот каждый день содержимое бачков на нашу дверь вываливали. Они ужасно третировали ее. Сейчас уже поменьше, конечно. Мы с Сашкой теперь ходим на кладбище спокойно, а то же раньше прямо дышали в затылок…
А на Петроградку мы случайно переехали. Приходит моя приятельница и говорит – заходила к ней подруга, живет на Петроградке, а мечтает жить на Ветеранов. Марьяна сразу: «Так, все, больше не могу! Мама, мы переезжаем». И мы переехали. Жуткая квартирка была, я делала тут перепланировки, воевала с ЖКХ, крыша текла и прочее… Я сама составила проект, убедила всех… Что дальше будет – не знаю. Говорю: «Сашка, что будем делать?» А он мне: «Бася, я не знаю, вообще не знаю, где я буду жить…»[728]
Марьяна Цой:
Отношения с фанатами у меня неоднозначные. Они же все люди, бывают настырными и мерзкими, грубыми и хитрыми, а бывают и очень приличными товарищами. Я немного старше фанатского возраста, поэтому мне иногда просто тяжело в силу того, что мне почти 50, а им нет еще 30[729].
Оксана Печкобей:
Со мной Марьяна, кстати, всегда разговаривала вежливо и приветливо[730].
Марьяна Цой:
На любом концерте памяти Виктора в зале в основном одни подростки. Как они приходят к этой музыке? Не знаю, как-то сами. Никакой агитационной работы никто не ведет. Для себя я поняла: у Вити не было ни одного не хита. Каждая песня так или иначе тебя касается, вне зависимости от того, жил ты в середине 80-х или растешь сейчас. Это, на мой взгляд, главная причина такого долгого успеха. Но с поклонниками я не общаюсь. В Питере даже фан-клуба «КИНО» нет. Нового «КИНО» уже не будет. Что сейчас делать этому фан-клубу? Но в любом случае такого, как раньше, нет и в помине. Камнями в окна никто не кидает и на кладбище не подкарауливает. Страшно сказать, я ведь первое время могла появиться на могиле мужа только ранним утром или поздним вечером! Ужасно тяжело было. Но с последним поколением поклонников «КИНО» проблем нет. На кладбище девчонки даже ограду за свой счет поставили[731].
Инна Николаевна Голубева:
Я была на даче, неожиданно приехала Марьяна и говорит: «Мама, я ложусь в больницу, меня оперируют, у меня рак». Я остолбенела от горя. Ее прооперировали, потом облучали несколько раз, потом химия, кололи дорогущие уколы, но все было напрасно. Потом она мне сказала: «Все, мама, остался у меня один месяц…»[732]