Концерт закончился несколькими бисами, группа уходила, но ее вновь вызывали, весь зал стоял. Музыканты были мокрые от пота, такими же мокрыми были первые ряды стоящих, и вообще все, кто двигался в ритм. Овации и рукоплескания были неподдельными, живыми, сильно отличавшимися от оваций партийных съездов и пленумов, транслируемых в тот период по Центральному телевидению…»[239]
В декабре 1986 года Цой познакомился с французом Жоэлем Бастенером, которому предстояло сыграть определенную роль в истории группы «КИНО».
В России у меня практически не было адекватных собеседников — меня окружали разномастные трепачи и патологические лгуны. Слушая их, я постоянно вспоминал слова Витгенштейна: “Не стоит говорить о том, чего нельзя высказать”. И был только один русский музыкант, который умел промолчать, когда чувствовал, что не может сформулировать неведомое, или не до конца понимает происходящее. Цой был единственным, кто взвешивал каждое слово. Именно поэтому его слова имеют такой большой вес, какими бы простыми и будничными они ни казались…»[240]
Заканчивался год концертами «КИНО» в Москве и Ленинграде.
Шестого декабря в московском кафе «Метелица» пробравшийся вопреки воле организаторов концерта на сцену Святослав Задерий (представлявший уже тогда группу «Нате!») исполнил две песни — «Шпиономания» и «Антиромантика», после чего устроители концерта, запуганные дежурившими в зале сотрудниками КГБ, вырубили электричество группе «КИНО». В результате толпа зрителей распевала цоевскую «Электричку» под дробь ударных, не забыв при этом слегка «настучать» по голове электромонтеру-любителю, разбиравшемуся с проводами у пульта… По счастливой случайности Сергей Борисов, заплативший червонец швейцару, смог пронести в зал видеокамеру и сделать запись, которая дошла до поклонников, правда, в несколько урезанном виде…
В “Метелице” было запрещено снимать, и я был вынужден сдать сумку с камерой в гардероб.
Там тоже был винегрет из Криса Кельми и Макаревича — это было уже не их время, но они об этом еще не знали — и были заявлены действительные герои этого времени: “Черный обелиск” и “КИНО”. Поэтому я, пользуясь советским организационным дебилизмом, вернулся в гардероб, взял сумку, вынул камеру в туалете и пошел снимать. Запрещали и обыскивали только на входе. Во время выступления “КИНО” администрация (с красными книжечками в кармане) после первой же песни попросила их покинуть сцену. Но Цой, не обращая на это внимания, запел “Электричку”. Менты отключили электричество, но они явно не понимали, с кем имеют дело: концерт продолжился в акустике. Зал стал скандировать вместе с Цоем: “Электричка везет меня туда, куда я не хочу”. Это произвело очень сильное впечатление. Менты вылезли на сцену и объявили, что концерт окончен по техническим причинам. Я не знаю точно, что подразумевалось под словом “Асса”, возможно, остальные тоже, но это что-то понеслось и стало сильно напрягать администрацию культурных мест»[241].
Упомянутый выше Дмитрием Защеринским режиссер Сергей Соловьев с творчеством Цоя познакомился весной 1985 года на постановке студента своей мастерской Рашида Нугманова «Маленькие голландцы», которая почти полностью шла под песни «Аквариума» и «КИНО».
По словам Нугманова, Сергей Александрович тогда впервые увидел «живьем» реальных представителей «альтернативной культуры» и всерьез увлекся ими, поэтому к моменту завершения монтажа фильма Нугманова «Йя-Хха» уже знал, кто такой Цой.