— И куда же, прости, он девался? Я, например, знаю, что в детстве ты любил географические карты рассматривать (поразительная осведомленность. —
—
— СССР потерпел поражение, и Сталин это хорошо понимал. Скажу больше: еще в сорок первом вождь осознал масштаб этого краха — выйдя из здания Генерального штаба, он обронил, что товарищ Ленин оставил нам социалистическое государство, а мы его, мягко говоря.
—
— Да, именно это слово он и употребил: «просрали». Иосиф Виссарионович признал, что мы проиграли, и немедленно приказал разбирать гигантский Дворец Советов, который вовсю тогда строили, и гнать демонтированные балки на оборону Москвы. Кстати, киевские «ежи» — те, которыми улицы перегораживали, оттуда же, с фундамента Дворца Советов: швеллеры резали и отсылали в Киев.
—
— Мне кажется, в нем было что-то дьявольское и наряду с этим — невероятная память, поразительная, безукоризненная логика. Он, собственно, оттого и просчитался, что руководствовался в первую очередь ею. Германия не может вести войну на два фронта — логика, безусловно, железная, но у Гитлера-то сработала другая. Что еще впечатляет? Совершенно черный сталинский юмор. У Ленина, заметь, юмора не было и в помине, Троцкий, насколько я знаю, им тоже не обладал, а у Сталина был тончайший, изощреннейший.
— …
— Точно, и я, кстати, собираю разные сталинские шутки, примочки. Ну вот, допустим, идет в Большом театре после войны декада советско-польской дружбы. Поляки, ты в курсе, нас страшно «любили».
— …
— Мало того, там вековая «любовь». В общем, директор Большого с шести утра на ногах, целый день бегает, суетится: не дай Бог, накладка какая-то — расстреляют. Слава Богу, все завершилось, он, обессиленный, плюхнулся в кабинете своем на диван, и вдруг: тук-тук-тук! Заходит молодой человек: «Оставайтесь на месте». — «Здесь?» — «Да. За вами придут». Прошел час, второй, третий, и где-то уже за полночь его по каким-то подземным переходам ведут (в Большом он который год, но никогда об их существовании не подозревал). Открывается дверь, и предстает перед ним комната, вся светом залитая, а там Политбюро: выпивают, закусывают.
—
— Причем запросто! Шокированный директор пытается взять себя в руки, а Сталин наливает фужер коньяку и протягивает ему: «Пей!». Тот не ел целый день, возбуждение жуткое, но берет: хрясь! Внутри все огнем обожгло, пронзило. Сталин понял, что гость просто голоден, и на вилку кусок копченой колбасы наколол: «На!». Тот, бедный, стоит и не знает, как быть: то ли снять угощение прямо со сталинской вилки зубами, то ли себе ее взять. Выдавил что-то вроде: «Товарищ Сталин, после первой я не закусываю». Вождь отмахнулся: «Ладно, иди», а он вышел и отрубился. Настолько выжала его эта игра в кошки-мышки. Тут уже даже не юмор, а что-то за гранью.
—
— Правда, да? Такие приколы я коллекционирую, и, между прочим, самая любимая книга из всех, которые написал, — «Контроль», где Сталин присутствует. У меня и сценарий есть, где описываю, каким его вижу. «Летний день отшумел. Вором багдадским закрался синий вечер на сталинскую дачу.» — там идет пьянка. «Поднялся товарищ Сталин. Все затихли, и даже кузнечики на лужайке разом стрекотать перестали». Что-то в нем было, было. Человек, который осознает: по стране прокатились Первая мировая, а после Гражданская, все разрушено, — сумел под себя все подмять и всех обмануть, обвести вокруг пальца. Непостижимо.
«В публичном доме порядочных дам не бывает, и если ребята дошли до маршальских звезд, благородством там и не пахло»
—