Виктор Астафьев

Я отпуск провел дома. На рыбалке был только пять дней и настолько удачно, что вдругорядь не потянуло. Далеко и тяжело. Работал. Конечно, марал бумагу. Намарал много, оттого и здоровьишко нисколь не улучшилось, все еще шумит в голове. Это меня начинает беспокоить не на шутку. Ну да, ничего. Бог не выдаст, свинья не съест. Кормиться надо.

Из журнала „Смена“ меня настойчиво протежируют в литературный институт, но для этого надо сдать экзамены за 10 класс, а у меня сейчас, пожалуй, силенок не хватит. Я совсем ослаб в математических науках, надо начинать почти с третьего класса.

Ну вот, хотел черкнуть трохи и расписался.

Только что вернулся из командировки. Ездил по лесам и долам, видел много интересного.

Да, братцы! Вы, конечно, сейчас народ издержавшийся до невозможности, но тем не менее раскошеливайтесь и, если не трудно, пришлите мне альманах № 18[37], который, по слухам, вот-вот должен выйти.

P. S. Что ты, Володя, думаешь насчет книжки очерков, о которой говорил? Помнишь? Да, вот еще что. Что, если я предложу издательству на будущий год книгу очерков, часть которых уже издавалась в газетах и часть которых я напишу, а?

Жму крепко ваши лапы. Виктор».

1954 г., Чусовой

«Привет, Володя!

Тебе, наверное, неизвестно еще, что я страшный лентяй писать письма, ну так вот, в силу этой лени я даже не ответил на твое письмо. Теперь вот потянуло потолковать с тобой в час послетрудовой. Я и взялся гвоздить.

Только что прочел рецензию в „Звезде“, где меня абзацем отметили, и выражаю страшное недовольство тем, что обошли в общем-то неплохой очерк. Забывчивость некрасивая, ведь человек печатается впервые, ждет, поди, критики, ночей не спит, а тут на тебе, ни слова.

Насчет критики на Ваньку Реутова судить не берусь. Но наш „злопыхатель“ Толстиков ковырнул этот роман[38] с точки зрения исторической, и оказалась такая ересь, что надо дальше, да некуда. Он написал спокойную и убийственную рецензию с доказательствами, ссылками на первоисточники. Очевидно, на днях она будет напечатана в нашей газете, и я тебе ее пришлю. Я же решил снова взяться за очерк, довести его до конца, так как мужик[39] заслуживает того. На днях он поедет на сельхозвыставку, и я постараюсь изловить его и допросить с пристрастием.

…Сегодня 11 число, денег до сих пор из издательства не получил. Тоскливо. Между прочим, журнал „Смена“ по этой части аккуратностью не блещет, доселе не прислал мне гонорар, и я сумлеваюсь, уж не забыли ли!

А как ты, человече, существуешь? Все редактируешь? Брось ты это занятие к чертям и приезжай ко мне, глядишь, хоть чего-нибудь здесь напишешь, там, как я погляжу, тебе не дадут взяться за перо. На самом деле ты ведь не для того же ушел из издательства, чтобы батрачить снова. Здесь, на отшибе, не больно до тебя докричаться, и ты сотворишь чего-нибудь. А то я, откровенно говоря, боюсь, как бы ты не отвык работать над своими вещами и не превратился в вечного редактора. Черкать же таких гавриков, как Кривооченко-Астафьев или Недоумейко-Реутов, не совсем приятно. Они наворочают, а ты зализывай, не твое это призвание.

Так, это все беллетристика. Теперь о деле. Филоню я страшно и за последнее время почти ничего не написал, думаю с сегодняшнего дня взяться, так как погода настала самая писучая. О деньгах ты не беспокойся, потому что все равно мне, очевидно, скоро пришлют из издательства 60 процентов, и тогда разбогатею. Но о книжке[40], я думаю, беспокоиться надо. Напиши мне все-таки, когда мы сумеем взяться за нее, чтобы я подготовился к этому времени, прикончил свои дела.

Словом, давай там закругляйся. В Москве, как я погляжу, семинар не состоится?

Ну, привет, Марии Иосифовне и Саньке, как он учится? Привет ему передают Андрюшка и Иринка[41].

Будь здоров. Жму руку, Виктор».

1954 г., Чусовой.

«Еще раз здравствуй, Володя!

Высылаю тебе обещанную ранее рецензию, которая могла бы, разумеется, не появиться, если бы автор романа „На уральской реке“ не мнил о себе черт знает что и не нуждался в том, чтобы его спустили на землю.

Реагировал он на критику по-реутовски. Каждому встречному и поперечному он объясняет, что ляпусы эти и ошибки наделали издательство и редактор, а он-де давал рукопись куда с добром, когда же ему говорят о том, что существует такая штука, как гранки, которые автор читает, он твердит, мол, ничего не читал. Словом, готовит он на нашу редакцию жалобу от горкома и вплоть до ЦК.

Ну, будь здоров. Когда приедешь?

Виктор».

Декабрь 1954 г., Чусовой.

«Здравствуйте, Черненки!

Поздравляем вас с наступающим Новым годом, от души желаем того, чего хочется, а также здоровья, дружбы и Володе — больших творческих успехов.

Навидавшись в Московии всяких разностей и наслушавшись литературных богов и божков, он, наверное, здорово вдохновится, Черненко-то и нагвоздит том, большой, как дом, да еще крепче „Кольчуги“[42].