Вигнолийский замок

— А что тут скажешь? Пойду я и Эдгар, — старый священник кивнул своему напарнику, с которым у меня отношения были тоже так себе. — Мы возьмем четырех стражников. Кто-нибудь нас проводит, барон?

— Лучше вы сами идите, я не желаю нести ответственность, — сказал я, отпирая наружную железную дверь. — Спуститесь по лестнице и откройте вот этим ключом замок. Вы увидите коридор, ведущий налево. Пройдите через две комнаты, а в третьей найдете големов. Возьмите подсвечник. Эй, Вероника! Прикажи принести пару подсвечников!

Вскоре мальчик, сын кухарки, прибежал с двумя большими серебряными подсвечниками. Один взял Флориан, а второй достался кому-то из солдат храмовой стражи. Жрецы в окружении охраны стали храбро спускаться вниз, а я демонстративно отвернулся.

У меня оставалась лишь одна надежда на дядюшку Вилли. Не знаю, что дядюшка слышал из нашего разговора, но думаю, что слышал достаточно. У него был поразительно острый слух, и мне даже иногда казалось, что он вообще в курсе всего, что происходит в Лиго.

Шаги жрецов и солдат вскоре стихли внизу, и мы принялись ждать. К нам наконец присоединился одетый в халат седобородый Туссеан, который вежливо поздоровался и принялся извиняться за то, что по причине недуга сотворил ужасных чудовищ, на которых нельзя смотреть без риска получить апоплексический удар.

Не знаю, сколько прошло времени, может пара минут, а может и все пять. Но вдруг нижняя дверь распахнулась, и в проеме возникли храмовые стражники, которые тащили жрецов буквально на руках. Эдгар висел недвижимо, и только Флориан кое-как шевелил ногами.

— Многоединый, что с ними?! — в ужасе и крайней тревоге воскликнул Огдин, подаваясь вперед.

Я, конечно, был не Многоединый, но все-таки ответил:

— Расступитесь! Дайте им воздуха! Я ведь предупреждал!

Жрецов вынесли во двор и положили прямо на землю. Эдгар не подавал никаких признаков жизни, а Флориан хрипел и пытался что-то сказать.

— Туссеан, помоги им! — распорядился я.

Мой маг наклонился над Эдгаром и сразу же покачал головой.

— О, Многоединый! — застонал Огдин, хватаясь пальцами за виски.

Туссеан перешел к следующему, но старикашка вдруг обрел способность говорить:

— Там… там… — крючковатый палец указывал куда-то вниз. — Он! Он там! С-с-с…

Флориан снова захрипел, вскрикнул и вдруг умолк, широко раскрыв глаза.

— Отошел, — сказал Туссеан, снова качая головой. — Похоже на сердечный приступ. У обоих.

Огдин сам чуть не перестал дышать. Он уперся взглядом в Дидье, четвертого священника, глаза которого от потрясения напоминали чайные блюдца, а потом повернулся к одному из стражников, который спускался вниз вместе со жрецами:

— Что там случилось?! Говори! Отвечай!

Изнеженный кулак Огдина яростно сжал синюю накидку воина. Сам же воин выглядел весьма пришибленным, впрочем, как и трое остальных.

— В-ваше благочестие! Я н-не знаю! Мы прошли по коридору, через две пустые комнаты и остановились перед третьей! Их благочестия пошли вперед, чтобы заглянуть в ту комнату! Простите, у меня в голове какой-то туман… Вроде бы они туда зашли, а потом сразу вышли и упали, их не держали ноги! Мы подхватили их и понесли наверх. Вот все, что было.

Я подошел к Туссеану и слегка похлопал его по плечу. Маг сегодня был на высоте. Дядюшка Вилли, впрочем, тоже. Он сделал все по высшему разряду.

Глава 25

Жрецы отбыли, забрав своих умерших. О моем деле не вспоминали и уже не пытались посмотреть на «демонических» големов. Только в самом конце, прощаясь, Огдин обернулся ко мне и громогласно произнес:

— Господин барон, тех ваших големов нужно уничтожить. И как можно скорее.

Я задумчиво смотрел вслед процессии из карет, пока ворота не закрылись, отгородив меня от всадников в синих одеждах и их вышколенных лошадей. Ленивое солнце еще даже толком не встало, а уже столько всего произошло. Я вернулся в свой кабинет и занялся дневниками прадеда Праста.

Сверток не просто казался древним, он таким и был. Холст слипся, и мне пришлось разрезать не только бечеву, но и ткань, чтобы добраться до тонкой книжицы в коричневом кожаном переплете. Когда я открыл дневник на первой странице, то окончательно уверился в том, что это не подделка. Прадед Праст писал на дореволюционном русском, используя ять и другие навороченные прелести. Этого языка тут, конечно, никто не знал.

Черные чернила порядком потускнели, вероятно, из-за хранения бумаги в неподобающем месте, но твердый почерк оставался разборчивым.

«Я не помню своих родителей, меня воспитывала двоюродная сестра матери, очень неприятная женщина, — прочитал я захватывающее начало. — До восьми лет я был для нее кем-то наподобие подсобной силы и мальчика для битья, а после восьми лет началось мое обучение».

Раздался легкий стук в дверь, и я оторвался от чтения:

— Кто там?

Петли скрипнули, и на пороге возникла Виолетта, одетая в черное платье, обтягивающее грудь.

— Господин барон, разрешите с вами поговорить. Это важно.