Никер открыл рот, чтобы положить туда кусок рябчика, да так и замер с вилкой на весу. Я оказался более устойчив к такому откровению из уст девушки.
— Ваши родители одобряли это увлечение, Эмилия?
— Вовсе нет. Они говорили, что женщина должна следить за порядком в доме, а шахматы — мужская игра.
— Они в чем-то правы, — Никер пришел в себя наконец. — А еще у вас есть интересы?
— Да. Я рисую.
— Это хорошо! — Никер явно воспрял духом. — Такое увлечение поддержит любая семья и любой муж!
Эмилия кротко улыбнулась:
— Я нарисовала сегодня днем господина барона. Хотите посмотреть?
— Да! — с воодушевлением произнес Никер.
Эмилия достала из длинного красного рукава свиток и развернула его. Поэт сидел рядом с ней и первый увидел рисунок. Никер издал сдавленный звук и схватился за сердце.
— Что там? — заинтересовался я и встал со своего места, чтобы получше рассмотреть творение девушки.
Эмилия протянула мне рисунок. Я взял его и едва не выронил из рук.
— Клетчатый! — мои губы произнесли это сами собой.
На рисунке было изображено нечто вроде черно-белой мозаики, за которой смутно угадывались очертания то ли облака, то ли раненого кита, то ли разбитой японской вазы.
— Что это, миледи? — слабым голосом спросил Никер. — Это вы нарисовали?
— Да. Портрет господина барона. Вам не понравилось? Я вижу, что не понравилось. Мои рисунки нравятся только моему маленькому братику. Ему три года. Но я считаю, что портрет господина барона очень удачен. Видите этот изгиб подбородка? Он выдает волевой и неуступчивый характер господина барона.
Палец Эмилии показывал на какую-то изломанную черную линию.
— Подбородок, да? — с сомнением сказал я. — А это что за метеорит?
Палец девушки сместился чуть левее.
— Ваш глаз, господин барон. Он прожигает насквозь. Я когда увидела ваш взгляд впервые, то чуть не задохнулась от волнения. Но тут я изобразила лишь один глаз, потому что боялась, что второй не получится столь же хорошо. Я ведь только учусь рисовать.
Никер сорвал с себя берет и вонзил пальцы в шевелюру.
— А ваш будущий муж знает о ваших… гм… увлечениях? — выдавил из себя поэт.
— Нет еще, я не успела ему рассказать.
— Слава Многоединому! — искренне воскликнул Никер и воздел руки кверху.
— Почему вы так говорите? — встревожилась Эмилия. — Что вы имеете в виду?
Никер молчал и лишь смотрел на рисунок.
— Я, пожалуй, объясню, — я отложил свиток в сторону. — Никер просто переживает за исход нашего дела. Дело в том, Эмилия, что я собираюсь обменять вас на ящик гвоздей. Если барон узнает, как вы рисуете, то думаю, что ваша цена упадет до половины ящика. А если Прасту станет известно о ваших шахматных способностях и желании провести турнир, то мне придется ему доплачивать, чтобы он взял вас обратно.
Эмилия подняла свиток со стола и засунула обратно в рукав. В глазах девушки мелькнули слезы.
— Я стою гораздо больше ящика гвоздей, господин барон!
— Насколько дороже? — с интересом спросил я. — У вас есть основания полагать, что Праст заплатит больше? Сколько же с него требовать?
Эмилия встала из-за стола с явным намерением уйти, но в последнюю секунду передумала.
— Вы всегда такой, господин барон? Хотя да, я наслышана о вас. Не хотите сыграть со мной в шахматы?
Я оказался готов к очередной неожиданной фразе.
— Потом как-нибудь. После боя у меня голова плохо соображает.
Мы все-таки закончили ужин, и Эмилия ушла.
Никер допивал вино и, судя по нервному покачиванию головой, время от времени вспоминал мой портрет.
— Вот скажи, Арт, — наконец начал он. — Ты ведь практичный человек. Но зачем ты так говоришь с женщинами? Тебе же придется рано или поздно жениться.
Одна из свечей в большом подсвечнике справа от поэта потухла.
— Вот именно, что придется жениться. Поэтому я жду, когда они ответят, — я одним взмахом руки отодвинул посуду в сторону и взгромоздил на стол карту.
— На что ответят? — удивился Никер.
— Просто ответят. Некоторые осыпают меня бранью, другие бросаются в слезы, третьи молча оскорбляются. Никто еще не ответил так, чтобы ответ звучал подходяще моим вопросам. Впрочем… предложение сыграть в шахматы было достаточно близко.
Эту ночь я провел с Вероникой. Девушка любила лежать на моем плече. Вероника почему-то тоже расспрашивала меня о женитьбе. Удивительно, что все об этом говорят в последнее время, словно такая мысль носится в воздухе! Или появление знатных пленниц так повлияло на домочадцев?
— Вот вы женитесь, господин барон, а как же тогда я? — спрашивала девушка, пытаясь заглянуть мне в глаза в темноте. — Вам ведь жена не позволит проводить время со мной.
— Еще рано об этом говорить, — я смотрел на половинку луны за окном. — Неизвестно, когда это случится и кто станет моей женой. Может, ей будет все равно. Может, это будет брак по расчету.
— Если брак по расчету, то наверняка вы выберете дочку какого-нибудь герцога, не меньше, — вздохнула Вероника. — Мне жаль, господин барон… жаль, что я не дочь герцога. Мы бы с вами поладили.