Везет как рыжей

– Зараза ты все-таки, – не в первый раз посетовала я. – Ну что тебе какой-то килограммчик? Одним кило больше, одним меньше, какая разница? От твоего центнера не убудет!

– Завидуешь! – крикнула Ирка из глубины обширной прихожей.

– Вовсе нет, у моего-то любимого совсем другие критерии женской красоты. А с такой собакой, чтоб ты знала, нужно бегать не по шесть, а по восемь километров в день!

– Чудесно, вот ты сама и беги. – Ирка вернулась на крыльцо с кожаным поводком в руках.

Томка радостно запрыгал.

– Только пробежки мне сейчас и не хватает, – вздохнула я. – Ладно уж, пойдем гулять. Нет, Тоха, ты останешься дома!

Мягко отпихнув кота, я пропустила вперед собаку, вышла сама, притворила за нами калитку и побежала по проселку вдогонку за улепетывающим псом. Совсем как в старые добрые времена!

Черно-рыжая собака растворилась в ночи, как сахар в кипятке. Хоть бы гавкнул, паршивец!

– Дежавю, – буркнула я, потерянно озираясь.

На зрение в условиях плохой видимости надежды было мало, и я прислушалась: где-то справа в некотором отдалении послышались голоса – и собачьи, и человеческие.

Спотыкаясь в потемках, я с рекордной скоростью пробежала стометровку и буквально влетела в круг рассеянного желтого света под одиноким фонарем на углу улицы. И с разбегу врезалась прямо в группу граждан, состоящую из толстого папы, толстой мамы, пары упитанных детишек и крупной мохнатой собаки, сидящей на траве с самым обалделым видом.

– Здрасте, – слегка задыхаясь, приветливо поздоровалась я, по понятным причинам сразу сворачивая на собачью тему. – Красивый у вас пес! Это московская сторожевая?

– Хреновая это сторожевая, – невежливо буркнул в ответ похожий на сумоиста отец семейства, неласково подпихивая лохматый собачий зад тупым носком ботинка.

Обуреваемая недобрыми предчувствиями, я поспешно обернулась, легко проследила направление стеклянного взгляда московской сторожевой и виновато охнула:

– Томка! Отойди от миски!

Не отрываясь от посудины и явно не собираясь этого делать, пес дружелюбно помахал мне хвостом.

– Том, ко мне!

Бессовестная скотина в последний раз аккуратно прошлась по дну и стенкам чужой миски шершавым языком и вальяжно потрюхала в мою сторону. Я обреченно вздохнула. Московская сторожевая и ее владельцы, все пятеро, посмотрели на меня с немым, но ярко выраженным укором. Женщина дерганым движением робота опустила руку с надкушенным пирогом, с усилием проглотила забытый во рту кусок и озвучила общее недовольство:

– Так это ваша собака? – рука с пирожком обвиняющим жестом указала в сторону Томки.

Это было очень неосторожно!

Хап! Пирожок исчез в собачьей пасти, сам Томка тоже исчез, торопливо скрывшись в ночи, а я осталась, краснея под взглядами дважды ограбленного семейства.

– Она, ваше благородие, руку с батоном опустила, а собачонка, не будь дурой, батон-то и цапнула! – нервно хихикнув, тихонько пробормотала я, слегка переврав цитату.

– Чего? – недоброжелательно переспросил мужчина.

– Извините, кажется, у меня… у меня молоко убежало! – брякнула я первое, что пришло на ум, отступая за пределы освещенного круга.

Пять минут быстрого бега по изрытому колесами проселку – и на обочине придорожным столбиком возник сидящий Томка. Увидел меня, стервец, радостно залаял, развернулся и снова ускакал. Господи, на все воля твоя! Куда его опять понесло?!

Спустя еще пять минут я заподозрила, что у моей собаки острый приступ ностальгии: как выяснилось, бежали мы по тому же маршруту, по которому ежевечерне следовали пару лет назад, в моей прежней жизни. «Большой променад» протяженностью в восемь километров начинался и заканчивался у ворот трехэтажного кирпичного дома, в котором раньше жили и я, и мой бывший супруг, и Томка с Тохой, а теперь обретался только мой бывшенький, впрочем, уже не один, а с новым семейством. В свежеукомплектованном семействе были молодая жена, двое разнополых младенцев и никаких тебе четвероногих: в качестве братьев меньших бывшенький завел золотых рыбок. Рыбки ели много меньше, чем кот и собака, не делали луж на полу и куч на газоне, не царапали дорогие обои, не раскачивались на занавесках, не подкладывали в хозяйские тапки задушенных мышей и дохлых тараканов, не жрали молодые деревья, сидели себе в аквариуме и не гавкали!

– Том, вернись, нас там не ждут! – громко прошептала я псу, с разбегу толкающему закрытую металлическую калитку вскинутыми в прыжке передними лапами.

Калитка грохотала, металл прогибался, и на дикий шум в любой момент могла выскочить новая хозяйка особняка, а уж ей-то наверняка не понравилось бы мое присутствие вблизи ареала обитания семейства бывшенького! Нарываться на скандал мне не хотелось.

– Томка, отойди от забора!

Удивительное дело, на этот раз норовистый пес меня послушался, отпрянул от калитки и скрылся за углом. Стараясь не шуметь, чтобы, не дай бог, не привлечь внимания новой хозяйки, я пробежала десять метров вдоль фасада особняка, свернула за угол и успела увидеть пушистый собачий хвост, втягивающийся в дырку под забором.

– Вот дьявольщина!