Везде чужой

— Да нет, что вы, господин статс-лейнант, я понимаю, вы расследуете важное государственное дело. — Мэдам попыталась выдавить улыбку, но она застыла недовольной гримасой. — Надо, так надо. Забирайте.

— Дяденька, не надо! — взмолилась внезапно Контибель и зарыдала во весь голос. Слова Геннада она восприняла как своё перемещение из жуткого, но уже привычного для себя мира публичного дома в ещё более ужасный, пугающий неизвестностью, мир тюрьмы.

Титаническим усилием воли Геннад задавил в себе желание как-то утешить девочку или хотя бы подбодрить её.

— Девочку умыть, тепло одеть, подготовить вещи и документы, — сухим бесцветным голосом распорядился Геннад. — Документы — настоящие.

На последней фразе он сделал жёстокое ударение.

Лицо мэдам наконец окаменело. Она подошла к Контибель, дернула её за руку и поставила на ноги.

— Идём, — играя желваками, прошипела она.

С обречённостью приговорённой Контибель, тихо всхлипывая, поплелась за мэдам. Вероятно, точно в таком состоянии её когда-то привели сюда.

Через четверть часа Контибель предстала перед Геннадом в старом огромном зипуне, таких же непомерно больших валенках, закутанная до глаз грубым домотканым платком. В руках она сжимала маленький узелок, взгляд её безучастно смотрел в пространство.

Геннад принял от мэдам документы, внимательно изучил метрику. До тринадцати лет Контибель ещё нужно было прожить половину зимней октаконты.

— Пойдём.

Геннад взял девочку за руку и направился к выходу.

— До свиданья, господин статс-лейнант, — лебезила сзади мэдам. — Я надеюсь, когда следствие закончится, вы вернёте девочку? У нас ведь контракт…

— Обязательно, — не оборачиваясь, буркнул Геннад. — За ваш счёт.

«Как же, жди», — подумал он про себя.

— И сами приезжайте, — продолжала мэдам. — В гости, так сказать. Примем по высшему разряду…

Геннад молча вышел на крыльцо и жадно вдохнул чистый воздух. Атмосфера этого дома была заражена миазмами человеческого разложения, которые были похуже мутагенных органоидов.

— Так до свиданья, — в последний раз прощебетала за спиной мэдам, и, наконец, послышался звук запираемой двери.

— Родители есть? — тихо спросил Геннад, стараясь приноровиться к неуклюжему шагу девочки.

— Нет. — Голос Контибель прозвучал бесцветно, мёртво, будто принадлежал кому-то другому, неодушевлённому и бесстрастному.

— Умерли?

— Умерли.

— Сколько тебе тогда было?

— Семь.

— А сюда кто продал?

— Тётя.

— Родная?

— Родная.

— Мамина сестра, папина?

— Мамина.

— А у тёти дети есть?

— Есть.

— Свою дочь не продала бы…

Геннаду показалось, что эту фразу он только подумал, но когда Контибель всё с той же отрешённой бесстрастностью ответила: — Тоже продала, — он понял, что сказал вслух.

Он ошеломлённо остановился. Контибель продолжала идти с методичностью заведённой игрушки, но, так как Геннад держал её за руку, её очередной шаг повис в воздухе, и она стала заваливаться в грязь, даже не пытаясь удержаться на ногах.

Геннад подхватил девочку на руки, развернул лицом к себе и заглянул в глаза.

— Чью дочь продала тётя?!

— Свою…

Глаза Контибель были широко раскрыты, она смотрела на Геннада, но не видела его.

— Родную?!!

— Родную…

Мир завертелся вокруг Геннада злым чёрным смерчем. Так как, господин Президент?! Свою внучку в бордель продать не желаете, а? Ха-арошие деньги дадим!

Осторожно, боясь упасть, Геннад опустил Контибель на землю и, держась за неё, как за единственную опору в бесчеловечном мире, хрупкую, исковерканную чужой чёрствостью и жестокостью, всё-таки устоял и постепенно пришёл в себя.

— Слушай… — сбивчиво заговорил он. — Я тебя обманул… Извини… Никакая ты не свидетельница… Я просто тебя забрал из этого страшного дома… Жить будешь у меня, а?.. В школу пойдёшь…

Контибель молчала.

— В школу хочешь?

Контибель молчала.

— Не хочешь?

— А что там делают? — спросила она тем же пустым голосом.

Она не верила.

— Там учатся. Тебя будут учить.

— Мэдам меня тоже учила…

— Не-ет! — заскрипев зубами, простонал Геннад, представив, чему учила мэдам. — Тебя будут учить читать, писать, рисовать!

— А что такое рисовать?

Геннад растерялся.

— Рисовать? Это… Это изображать красивый мир. Где все люди добрые, где светит солнце и звёзды, где небо голубое и безоблачное, где все счастливы…

— И где нет мужчин… — эхом добавила Контибель.

Глава шестая

Околоточный Мавриж оказался кряжистым мутантом с угрюмым собачьим лицом. Он принял Геннада на пороге своей хаты, молча ознакомился с предписанием статс-лейнанта, выслушал его и, ни слова не говоря, направился к хлеву. Сбитый с толку таким приёмом Геннад остался стоять на крыльце. Тем временем околоточный вывел из хлева огромного, обросшего мхом вола и стал запрягать его в телегу.

— Садись, — мрачно буркнул Геннаду Мавриж, кивнув на телегу, и бросил на передок охапку сена.

С некоторой опаской Геннад взобрался на повозку. Вол косил на него красными выкаченными глазами, шумно выдыхая пар из ноздрей.

— Смирный, — успокоил Геннада околоточный, потрепал вола за холку и пошёл в хату.