Ветер забытых дорог

На оттаявшем пригорке Дайк заметил несколько невзрачных сухих метелок. Дикий корень. Дайк подошел, отломил стебель и понюхал: да, похоже на то. Косые лучи рассветного солнца били с небес. Дайк достал нож и выкопал корешки растений. Он шел туда, где когда-то в древности, за Стеной Бисмасатры, было имение Дасавы Санейяти.

На месте имения Дасавы теперь стояла деревня. «Человеческая деревня», – невольно подумал Дайк. За дни пути память о Сатре, вызываемая напряжением всех сил, так овладела им, что, даже проходя по пустырям и оврагам, лугам и перелескам окрестностей Анвардена, он видел себя окруженным пышными садами Бисмасатры и заросшими бледно-лиловым вьюном узорными оградами домов. Перед глазами мелькал то серебряный обруч на голове небожительницы, то золотая вышивка на чьей-то рубахе…

За «человеческой деревней» начинался густой лиственный лес. Там стояли развалины, которые местные называли старой часовней, не зная того, что знал Дайк: это были остатки одной из построек в имении Дасавы Санейяти. Когда-то Дасава уединялся здесь для размышлений. Покои освещались небесными светильниками, вдоль стен стояли низкие резные скамьи. Но сейчас круглый купол разрушился, в стене зияли проломы. Шагнув в пролом, Дайк увидел внутри небольшой холм, поросший одуванчиками и травой.

Дайк притащил хвороста для костра. Над дырой, что была вместо купола, нависали ветки. По ночам сквозь них светили звезды. Спал Дайк мало – не хотел тратить время на сон. Хлеб он съел еще по дороге, а теперь жевал дикий корень. Безвкусный сок корня вызвал прилив сил, но Дайк не тратил их на движение: он часами, сгорбившись, неподвижно сидел у давно погасшего костра. Глаза Дайка показались бы постороннему остекленевшими, как у мертвого: обостренный действием дикого корня внутренний взгляд продолжал «смотреть в Сатру». Он смотрел, как возводятся стены Бисмасатры, расчищал леса, убивал людей, читал книги, отведывал «чистых» плодов, дрался в боях. Как Бисма, он пересекал материк на запад от изначальной Сатры, снова тонул в болоте вместе с Дасавой, и все это одновременно.

Прошло дней восемь. Дайк ничего не ел, и с этим миром его уже почти ничего не связывало. Он не ощущал ни голода, ни холода и последние два дня даже не дремал.

Светила серебристая весенняя луна, на траве двигались тени ветвей, заслонявших брешь в куполе башни.

Видения для Дайка уже не отличались от действительности. Вот облекшийся сиянием небожитель Дасава возник прямо перед ним. Дайк встал, чтобы прикоснуться к нему, протянул руку. Но Дасава исчез. Вернее, Дайк перестал видеть его со стороны. Дайк теперь сам был Дасавой Санейяти. Он поднял руку – она сияла, как белая молния. Дайк чувствовал, что от него исходит тепло, сила. Он облекся сиянием, но тут же пошатнулся и упал навзничь.

Гвендис стояла у окна, на подоконнике горела свеча; ставни были распахнуты, ветви сада колыхались под ночным ветром. Гвендис теперь поздно ложилась спать. Ей почему-то казалось, что Дайк возвратится или поздно ночью, или рано утром. Гвендис догадывалась почему. Ей чудилось, Дайк вернется внезапно, как и ушел. Вот почему как раз в эти «внезапные» часы Гвендис и стояла у окна.

«Дайк, приходи, – думала она. – Ты поступаешь очень глупо».

Дом и сад были приведены в порядок его руками. Так человек завершает все земные дела, чтобы спокойно свести счеты с жизнью. Дайк с его именем-кличкой, без памяти, без судьбы должен исчезнуть, чтобы вернуться другим. А вдруг он замерзнет холодной ночью, или на него нападет дикий зверь, или он на самом деле сведет себя с ума, пытаясь сломать печать, неизвестно кем наложенную на его память? Гвендис подняла повыше свечу, словно хотела, чтобы свет в окне был виден подальше…

Рука устала держать свечу. После новой бессонной ночи Гвендис, ежась от прохлады, выбралась за покупками. Кутаясь в шаль, она вышла на улицу с корзиной в руках. Вдруг ей навстречу попался высокий бродяга: он стоял у забора его дома и смотрел на нее.

– Хозяйка, – негромко окликнул он.

Она замерла, едва не уронив корзинку.

– Дайк!

– Гвендис! – Он едва стоял, держась рукой за столбик калитки. – Я небожитель. Смотри. – Он протянул к Гвендис руки и вспыхнул ярким белым светом.

Девушка отступила на шаг. Волосы, лицо, руки Дайка стали ослепительно белыми в глубине сияния.

– Так ты… вот кто! – беззвучно прошептала она.

– Я больше ничего не знаю, – повторил Дайк. – Но именно это я и должен был узнать.

Гвендис было странно слышать его голос из глубины белого огня. Сияние сделалось мягче, свет стал золотистым, а потом постепенно погас. Тут Гвендис разглядела, что глаза Дайка ввалились и блестят, под ними – синие круги, щеки в многодневной щетине запали, куртка и башмаки намокли, на них налипла глина и грязь. Гвендис опомнилась, потянула Дайка к крыльцу.

– Пойдем скорее, ты голодный… У меня со вчерашнего дня остались молоко и хлеб, немного похлебки. Я сегодня хотела приготовить свежую… – Без сияния он был прежний, свой; Гвендис, взбежав на крыльцо и отпирая ключом дверь, еще раз обернулась на Дайка, который шел за ней следом.