Ветер забытых дорог

– Вот увидишь, каков я стану! – продолжал Дайк. – Чувствую, я не из последних молодцов был. Если бы не эта беда. – Он, скривив губы, коснулся своего лба. – Вот вернусь в ясной памяти… И посватаюсь к тебе. Будешь ждать?

Гвендис отложила шитье и поднялась с места, встав напротив него:

– Буду. Ты мне дорог… – Она поправилась. – Я люблю тебя и сейчас. Но раз ты хочешь уехать, чтобы найти себя, я подожду. Будем считать, что мы дали друг другу слово.

– Хей! – вдруг лихим возгласом откликнулся Дайк, так что Гвендис даже испугалась.

Он крепко обнял ее обеими руками и приблизил к себе, наклоняясь к ее лицу. Гвендис сама потянулась к Дайку, отвечая на поцелуи, а потом, когда они наконец отстранились друг от друга, тихо рассмеялась, пряча лицо у него на груди.

А через сутки после гонца тихую улочку перед домом Гвендис оглушил конский топот. Прискакал княжич Веледар в окружении небольшой дружины. Вместе с Гвендис их ожидал рыцарь Денел, чтобы с почетом встретить славного гостя.

Сходство между княжичем Веледаром и Дайком сразу бросилось Денелу в глаза. Да это и понятно: с чего бы иначе сперва он сам, а потом даргородские обозники приняли Дайка за младшего княжича? С Веледаром они были схожи и сложением, и цветом волос, и цветом глаз. Оба хороши собой на особый северный лад, в котором мужественность преобладает над красотой, и широкий лоб, высокие скулы не портят лица.

Гвендис зажгла в библиотеке все свечи. Даргородский княжич и десяток дружинников вошли вместе, сгрудившись, без особого порядка. На них были длиннополые кольчуги, подбитые мехом плащи, шлемы с пушной оторочкой. Дайк молча стоял у камина. Гвендис в своем темно-сером платье, с косами, уложенными вокруг головы венком, и сьер Денел по обе стороны от него.

Княжич Веледар порывисто подошел к Дайку – деревянный пол подрагивал под его коваными сапогами. Дайк смотрел на даргородца тревожным, неузнающим взглядом. Веледар тоже вглядывался в лицо Дайка, – долго, пытливо и тягостно. Повисла мертвая тишина, даже княжеские дружинники чуть дышали.

Наконец Веледар отступил от Дайка на шаг и громко сказал, обернувшись к рыцарю Денелу:

– Нет, сударь, это не брат. Уж я бы узнал Гойдемира! А этот человек, хоть и похож на брата, все же не он.

Опустив голову, Веледар вернулся к дружинникам, которые слегка расступились, чтобы дать ему место среди себя.

– Сделай нам честь, останься переночевать, княжич, – пригласил сьер Денел.

– Благодарю, не останусь, – уронил Веледар. – Пусть Вседержитель вас благословит за доброе дело. Тяжело, что ехал с надеждой, а брата не нашел. Поеду домой. В дороге мне будет легче, да и нечего теперь задерживаться.

Даргородский княжич поклонился, пожелал дому достатка и мира и в окружении дружинников пошел во двор, где их ждали оседланные кони.

Часть III

За городом было темно, как в яме. Ночь снова застала Дайка в дороге, как тогда, когда он отправился на поиски драгоценного камня для Гвендис. Все же сейчас было лучше. Дайк больше не боялся вот-вот сойти с ума. Он так и написал Гвендис в записке: «Ты вылечила меня от страха перед безумием». У Дайка был с собой хороший ломоть хлеба, завернутый в белую скатерть, и одет он был не как нищий бродяга, а как горожанин с достатком – в длиннополую суконную куртку и чистую рубаху. «Я больше не боюсь ни снов, ни видений. Вернусь спустя три-четыре недели. Ухожу, чтобы вспомнить, кто я», – написал он Гвендис. Когда Дайк начал учиться писать, его широкая сильная рука не чувствовала веса пера, и каждая буква была точно грубо нацарапана на чем-то жестком.

За середину весны Дайк и нанятый плотник закончили починку обветшавшего дома. Дайк стал неплохим помощником, но пришлось нанять еще пару работников, чтобы дело пошло быстрее. Наконец просторный дом перестал скрипеть так, что казалось, будто он весь шатается. С работниками расплатились. Сад расцвел, старый дом будто бы тоже расцвел выкрашенным фасадом. И ночью Дайк ушел.

У него на груди по-прежнему висел образок Ярвенны Путеводительницы. Дайк не снял дощечку, когда стало ясно, что он не Гойдемир из Даргорода. Парень носил образок не из подражания, а потому что Ярвенна на самом деле тронула его сердце.

Но без мыслей про Гойдемира в жизни Дайка появилась пустота. Он ожидал обрести семью, имя, смысл жизни, родину и выздоровление (Гвендис его заверяла: попадешь на родину – вспомнишь себя). Вдруг это все оказалось глупой ошибкой. Зачем было верить заранее и приписывать себе чужую судьбу?! Теперь снова Дайк остался наедине с собой: с незнакомцем, которого выловили из моря в цепях, – рабом, пленником морских разбойников или каторжником.

Но Дайк больше не мог вынести безвестности. Его любовь к Гвендис требовала, чтобы он назвал ей свое настоящее имя. Не бедняга Дайк, которого она подобрала в порту. Кто-то другой: чем-то рискнувший, за что-то поплатившийся, настоящий.