Ветер забытых дорог

Имелась и другая дорога к возвышению. Ею прошел Дварна Твердый. Сперва он был одним из «верных» Сатвамы. Дварна показал себя, выступая в спорах и схватках на стороне вождя. Он приводил к тиресу новых приверженцев. Те видели в самом Дварне покровителя и старались держаться его руки. Настал день, когда Дварна отделился, объявив, что его возмущают извращенные взгляды Сатвамы на истину. «Честь не позволяет мне служить такому тиресу», - заявил Дварна Твердый. Он отколол от Сатвамы часть сторонников. Сатвама расправился бы с ним, но Дварна заранее рассчитывал на поддержку уже окрепшего Тесайи, на молчание Итвары и на трусость Одасы. Тесайя произнес горячую речь, что не позволит преследовать Дварну за убеждения и что подло со стороны Сатвамы держать приверженцев силой и наказывать, если они позволяют себе смотреть на истину собственными глазами. Ослабление непоколебимого до тех пор Сатвамы было Тесайе на руку, и Дварна стал самым молодым тиресом из всех.

Со зрелищами в Сатре было небогато. Единственные события, которые разнообразили жизнь, были проповеди и споры тиресов, а иногда - драки их сторонников. О столкновениях знаменитых вождей, вроде Тесайи и Сатвамы, потом судачили долго. Небожители старались помнить, кто взял верх, чтобы, пока этот тирес в силе, не высказаться где-нибудь по незнанию ему вразрез.

Кроме того, в Сатре было множество мелких тиресов, которые подпевали известным и так же враждовали между собой. Их стычки разнообразили будничную общественную жизнь блошиными укусами дрязг.

Но два раза в год Сатра вскипала от праздничного волнения. Начинались состязания, на которые сходились все. Даже умирающие из последних сил мечтали дотянуть до долгожданного представления.

Последнее время то Одаса, то Тесайя, то Дварна особо замечали Дайку, что поскольку он теперь Сияющий тирес Сатры, то неплохо бы ему и его приверженцам тоже показать себя на состязаниях. Дайк пообещал исполнить обычай.

Его полуразрушенный дворец принял теперь жилой вид. Внутри нескольких покоев были сделаны перекрытия, Гвендис по примеру Эйонны выкрасила местными красками грубые ткани и украсила занавесками заколоченные окна. Она починила ветхие древние гобелены и покрывала, вычистила каждый камень вокруг очага. Сполох и Дайк сколотили лавки и стол. Выщербленный пол застелили грубым серым холстом - конечно, это не был ковер, но ступать по нему было приятней, чем по холодному камню.

Дайк сидел по одну сторону от очага, по другую - Сполох и великан Тьор. На стол Гвендис поставила плошки светильников и кружки с дымящимся травником и села рядом с Дайком, кутаясь в шаль. Несмотря на горящий очаг, ей было холодно в просторном каменном здании.

Голос Дайка отдавался от стен:

– Получается, я - тирес Дэва Сияющий. Как ты думаешь, Гвендис, получится из меня тирес?

Гвендис грустно улыбнулась:

– Они все здесь, как будто в тюрьме, и вынуждены жить друг с другом, точно какая-то сила заставляет их делать все больше зла.

– Вот я и думаю… нельзя ли схлестнуться с этой силой? - Дайк сжал руку в кулак. - Найти бы ее: в чем она, какова? Ну и схлестнуться.

– Она, Дайк, наверное, не имеет ни имени, ни названия… - вздохнула Гвендис. - Она похожа на заразу.

– А вот мы выйдем на состязания и посмотрим, не придет ли эта темная сила тоже, - задумчиво сказал Дайк. - Может, и бросим ей вызов.

Гвендис ночевала отдельно от мужчин в маленькой пристройке. Там было тесно, но тепло. Дайк и Тьор не просто сделали в ее покойчике перекрытия, а обшили стены тонкими стволами молодых деревьев, забив щели между ними сухой травой.

Вечером Дайк зашел к ней и сел на край застеленной стеганым одеялом кровати. Гвендис молча улыбнулась ему.

– Там, на западе, наш дом заносит снегом, - произнес Дайк. - И сад… Если бы мне не вздумалось узнать, кто я, я бы не отправился в Сатру, и мы бы жили сейчас вдвоем. Я был бы у тебя плотником и садовником. А вместо этого - опасный путь, эта странная страна… И все по-прежнему…

– Что по-прежнему? - переспросила Гвендис.

– По-прежнему я тебя люблю.

На стене замерли их тени, выхваченные светильником.

– Я тебя тоже, Дайк.

– Я выздоровел в дороге, - продолжал тот. - Я больше не вижу Сатру во сне, не боюсь сойти с ума.

– Мне кажется, дорога пошла тебе на пользу. Ты почувствовал силы, совсем окреп, - сказала Гвендис.

– Мне? - переспросил Дайк. - Ты думаешь только обо мне. Ты даже никогда ничего не говоришь о себе. Я не знаю, что тебя тревожит, чего ты хочешь, о чем жалеешь. Я нарочно вспомнил о нашем доме: может быть, ты жалеешь о нем? А ты промолчала. Может, ты устала в дороге? А ты сказала: «Дорога пошла тебе на пользу». Здесь, в Сатре, все убого и неспокойно, но даже здесь ты заботишься только обо мне, и у тебя нет ни желаний, ни упреков, ни жалоб… Скажи, Гвендис, ты правда можешь одна вынести любую беду, и я тебе вовсе не нужен?

Гвендис с удивлением посмотрела ему в лицо и с улыбкой провела ладонью по волосам:

– Дайк…

– Ты и утешаешь меня, как ребенка… - ответил тот, но тоже улыбнулся, и голос зазвучал покорно. - А все по-прежнему…

– Ты по-прежнему меня любишь, - подтвердила Гвендис.