Ветер забытых дорог

Путники скоро привыкли к ним, как к кузнечикам и мерцающим ночницам. Было странно, как ковыльницы бесшумно ходят среди степной травы: еле-еле колыхнутся стебли - и их уже нету…

Дайк вел отряд путем, который помнил из снов. Волчья Степь даже за сотни лет изменилась мало.

Спустя некоторое время желто-зеленый простор - трава и ковыль - вдруг стал пестрым на горизонте. Это пасся табун гнедых, вороных и серых коней - первый встреченный по дороге табун кочевников. Скоро мимо путешественников на низкорослой мохнатой лошадке пронесся маленький, щуплый всадник в войлочной шапке, что-то крикнул высоким голосом и махнул рукой, словно зовя за собой.

Он остановился вдали, поджидая медленный отряд. Когда кибитка почти поравнялась со всадником, он снова сорвался с места. Этот нежданный проводник и привел путников в стойбище.

Кочевники приняли их радушно. Главой племени оказалась худая морщинистая бабка в бусах из медных блях, которая вышла из самой большой юрты.

– Воюете? - прищурила узкие глаза бабка, посмотрев на вооруженных мужчин.

Говорила она на страшной смеси даргородского и хельдского наречий.

– Нет, не воюем, хозяйка, - ответил Дайк. - Одно место ищем в степи.

Старуха покачала головой и поцокала языком.

Путники уместились в ее большой юрте, завешанном шкурами. Старухины невестки - уже сами немолодые - поднесли гостям жареную на костре конину и плошки с кислым кобыльим молоком.

– Торговали, - пояснила старуха, когда ее спросили, откуда ей известны северные языки. - Гоняли коней продавать. Какое место ищете?

Дайк начал рассказывать ей про «место, где большая стена». Гвендис тихо сидела в углу, при свете коптящего светильника с бараньим жиром не сводя глаз со степных женщин. Сама старуха, полная широколицая старухина невестка с бараньей лопаткой в руках, котелок на огне и маленький всадник на мохнатой низкорослой лошадке в бескрайней степи… Так вот он, народ, живущий на сказочном «краю земли».

– Знаю, есть стойбище злых людей за стеной, - заговорила старуха. - Бабка моей бабки и дед моего деда рассказывали, что оно там, на восходе. Злые люди, убивают всех, кто подъедет к их стойбищу.

У Дайка сильно забилось сердце.

– Они на вас нападали?

Старуха потрясла головой.

– Они не выходят из-за стены. Степи боятся. Степь их не любит. Они степь не любят.

– И не торгуют с вами?

– Нет. Давно о них не слыхать. Может, и умерли за стеной, - вздохнула старуха.

Она помолчала и подозвала невестку. Та помогла ей подняться.

– Внук у меня помирает, - сказала старуха. - Пойду к нему. Вы тоже идите в свою кибитку. Потом поговорим.

– Что с ним? - с сочувствием спросила Гвендис.

– Вот тут, - старуха постучала себя пальцем в грудь, - сидит плохая вещь.

– Простуда? - догадалась Гвендис.

Старуха отрицательно покачала головой.

– Половину луны назад враги хотели угнать наш табун. У моего внука вот тут сидит наконечник от стрелы.

Старуха сделала знак, давая понять, что встреча окончена. Гости вышли наружу. Старуха, опираясь на невестку и сына, - тоже пожилого, с редкой седой бородой, - побрела мимо них к юрте, из которой выскочила молодая кочевница с испуганным лицом, подхватила бабку под руки и увела внутрь.

– Половина луны… Это полмесяца! - воскликнула Гвендис. - Почему они не вырежут наконечник?

Она хотела бежать к кибитке за лекарскими принадлежностями. Сполох засомневался:

– Не мешаться бы нам… У них свои обычаи!

– Вдруг он очень мучается. Я хотя бы посмотрю, - скороговоркой ответила Гвендис и юркнула под полог своей кибитки.

Через миг она была уже у входа в юрту больного. Встревоженный Дайк пошел с ней. Сполох был прав: Гвендис готовилась рискнуть не только своей головой, но и головами всех своих спутников. Если больной умрет после ее вмешательства, ее могут обвинить в его гибели.

Гвендис заглянула в юрту. Молодой кочевник лежал на шкуре в жару, несколько человек - мужчины и женщины - сидели вокруг него, поджав ноги, а старуха - у изголовья. Она тянула тонкую заунывную песню - должно быть, отходную. В углу всхлипывала молодая женщина.

– Зачем пришли? - сурово оборвала пение старуха.

– Лечить, - сказала Гвендис. - Я буду лечить.

Она изъяснялась с трудом.

– Тебе нельзя! - старуха потрясла головой.

– Я буду лечить, - твердо повторила Гвендис. - Я шаманка.

Она не знала, как сказать «лекарь», но знала, как «шаманка» по-хельдски.

– Гвендис будет лечить, - подтвердил Дайк. - Слушайтесь ее.

Кочевники заговорили между собой на своем языке. Наконец старуха ответила:

– Лечи.

– Выйдите, - сказала Гвендис. - Дайк, сходи за хлебным вином.

Прозрачное, как вода, крепкое вино даргородцы умели гнать из ржаных зерен, поэтому называли его хлебным.

Кочевники и Дайк вышли из юрты. Дайк бегом кинулся за вином. Гвендис наклонилась к больному. Тот лежал, закрыв глаза, были видны только краешки воспаленных белков, и тихо стонал. Подняв рубаху, она увидела, что под ключицей - гноящаяся, уже посиневшая опухоль.

Гвендис достала фляжку с обезболивающим отваром, приподняла голову кочевника и поднесла к его губам. Тот стал пить.