Ветер богов

— По двум причинам. Первая из них — у меня не было выбора. Вторая — не вижу смысла в дальнейшем пребывании в этом мире. Но умереть хочу за Германию. Как солдат, а не как государственный преступник.

Они остановились на выступе скалы, и, поискав глазами удобное местечко, Фройнштаг уселась на его краешек. Немного поколебавшись, Гардер уселся рядом, так что колено его едва не соприкасалось с ногой девушки.

— Тогда, в Берлине, мне показалось, что вы готовы схватиться за пистолет, — проговорил Гардер, когда молчание их стало нестерпимым.

— В иной ситуации так оно и случилось бы. Уж не думаете ли вы, что я пускаю к себе в постель любого бродягу?

— Все, что там происходило, я воспринял только так, как оно происходило, — мудрил окопник. — Можете не волноваться. У меня о вас осталось очень хорошее впечатление.

Фройнштаг снисходительно улыбнулась.

— Кстати, как вас зовут?

Гардер удивленно взглянул на нее. «Зачем?!» — вопрошал этот взгляд.

— Карл. Офицером я становился, будучи твердо уверенным, что меня ждет судьба Карла Великого. И не меньше. Как видите, все «сбылось».

44

Корабль, который должен был выходить завтра в море со смертником на борту, неподвижно чернел на рейде. Луна, зависшая над его мачтой, полыхала на ветру пламенем огромной свечи, зажженной небом, по всем тем, кто уже никогда не вернется из моря и кому еще только предстоит навсегда уйти в него.

«Гардер знает, что это его корабль, — подумалось Лилии, — поэтому смотрит на него совершенно иными глазами, чем я. Мне не дано понять, что он чувствует, как воспринимает этот свой "корабль вечности”…»

Легкий плащ нс спасал ее от холодного ночного ветра. Каменная плита, на которой они сидели, остывала, пронизывая тело леденящей оторопью. Море плескалось прямо под их ногами, хотелось сойти со скалы и, ступив на лунную дорожку, идти к кораблю, к «свече усопших», к ночному забытью.

Лилия положила руку на колено парня, несколько раз провела ею, пытаясь возбудить в нем мужчину, однако Гардер лишь удивленно взглянул на девушку и вновь задумчиво уставился на корабль.

«Если он все же попытается взять тебя, ты не станешь сопротивляться, — приказала себе Фройнштаг, медленно разгибаясь и ложась на каменную плиту. — Было бы справедливо, если бы каждому смертнику перед его выходом в море одна из женщин дарила себя как последнюю радость земной жизни. И пусть только кто-нибудь попытался бы узреть в этом что-либо греховное, уличное».

— О чем ты думаешь сейчас? — почти шепотом спросила она, возвращая руку на его колено.

— Странный период бездумья.

— О смерти?

— Нет, — решительно возразил он. — Об этом ужб все передумалось.

— Тогда почему ты все забыл, Карл? Ту ночь у Анны Коргайт, наше безумство?.. Ты ведь достаточно мужественный. Что я должна сделать, чтобы вернуть тебя в этот мир?

— Ничего. Мне ничего не нужно.

В кафе, где веселились гости князя Боргезе, завели патефон. Пластинка буйно изрыгала хамоватые тирольские частушки.

— Но ведь ты понимаешь, что я — твоя последняя женщина. Это ты понимаешь или же страх совершенно лишил тебя чувств и рассудка?

— Почему же, понимаю… вы — моя последняя женщина. Но вы уже стали ею, Лилия. Тогда, еще той ночью.

— Так что же мне, привести сюда свеженькую, — возмутилась Фройнштаг. — Нетронутую? Ну хорошо, хорошо, извини… Что, — спросила она после минутного молчания, — с той поры у тебя не было ни одной женщины?

— Если честно, были; — едва слышно проговорил Гардер. — Даже две.

— Какой ужас! — шутливо поразилась его развратности Лилия. — Не ожидала.

— Но это были не мои женщины. Моей женщиной осталась ты.

— Интересно, каким образом я должна была почувствовать все это? Оказывается, я была чьей-то женщиной.

— В моей жизни все так закрутилось: фронт, арест… — не воспринимал ее шутливого тона Гардер. — К тому же ты влюблена в этого, со шрамами.

— И ничего не могу поделать с собой, Карл, — вдруг покаянно созналась Лилия. — Это какая-то безумная любовь. Не зря его называют самым страшным человеком Европы. Впрочем, это тоже не совсем точно. Скорцени вполне может сойти за самого страшного человека мира.

— Ты знаешь, что он тоже встречался со мной?

— Скорцени? — подхватилась и вновь села Фройнштаг. — Когда это было?

— Несколько дней назад. Во время первого посещения нашей базы.

— Несколько дней назад? А тогда, в Берлине?

— Нет.

— Значит, уже здесь? Странно. И что? Как он вел себя?

— По-моему, пытался узнать меня. Хотя, повторяю, мы с ним не виделись.

— Он знал тебя по фотографиям. И твое имя. У него цепкая память. А тогда, в Берлине, за мной, то есть за нами, следили. Не он, естественно. Люди из гестапо. Если уж у нас получился такой откровенный разговор, то ты должен знать, что это, очевидно, я тебя погубила.

— Чепуха. С какой стати?

— Я, точно я! Еще точнее — наша безумная ночь. В то время гестапо следило за мной и за всеми, кто со мной контактировал. Оказывается, так нужно было. Так заведено. Но тогда я и не догадывалась об этом]

Гардер улыбнулся и, присвистнув от удивления, покачал головой.

— Теперь ты понимаешь, почему я без всякого сожаления ухожу из этого мира?