Ветер богов

— Думаю, вам лучше выяснить это наедине, — неожиданно заупрямился Коргайль с той же сухостью в голосе, с какой только что пытался охладить ее романтический пыл воспоминаний сам Гардер. — Извините, но я вынужден оставить вас. Прошу учесть, что у курсанта Райса не более часа свободного времени.

Фройнштаг и Гардер молча проводили взглядом удалявшегося обер-лейтенанта и потом так же молча ступили на каменистую тропу, которая даже сейчас, при свете луны, ясно просматривалась на склоне возвышенности.

— Вы что, действительно не узнали меня, Гардер? Только хватит морочить мне голову. Я не для того устраивала встречу, рискуя, как вы понимаете, своей репутацией.

— Зря устроили и зря рискуете. Вначале я в самом деле не узнал вас, поскольку очень смутно запомнил ваше лицо.

— Еще бы, в порыве таких окопных страстей! — запоздало упрекнула его Фройнштаг.

— Но мне запомнилась ваша фамилия. Ее назвала ваша подруга, у которой мы встречались тогда, в Берлине.

— Анна.

— Ее звали Анной? Впрочем, какое это имеет сейчас значение.

— Имеет. Все имеет.

— А вот почему вдруг вы решили встретиться со мной?

— Нес вами конкретно. В том-то и дело, что не с вами лично, а со смер… с курсантом, уходящим на задание, — вовремя исправилась Лилия. — Так что свела нас чистая случайность.

— Очень странная… случайность.

Фройнштаг вдруг вспомнилась та сумбурная ночь — первая ее ночь в Берлине, после того, как была зачислена в группу Скорпени; и этот парень… Как он набросился на нее! Как жадно, по-солдатски, набросился тогда этот изголодавшийся по женщине окопник. И как утром они выясняли — вначале с ним, потом с Анной, — каким он мог быть по счету из тех мужчин, что резвились с ними в ту пьяную, сумасбродную ночь. Пьяную, загульную, о которой к тому же стало известно Скорцени. Разве она могла предположить, что за ней сразу же будет установлена слежка?

Лилия потом не раз стыдила себя за этот дикий загул. Конечно, и до этого случались веселенькие ночки. Особенно те, что позволяли себе устраивать в концлагере. В женском концлагере, где страшное пиршество плоти проявлялось особенно страстно и беззастенчиво, мало того — всячески поощрялось администрацией, особенно если в лагерь заглядывали высокие берлинские гости. Тогда уж к веселью привлекались не только охранницы из СС «Мертвая голова», но и отборная секс-команда из числа узниц, основу которой всегда составляли польки и шведки. Лилия так и не смогла выяснить, сколько же мужчин побывало с ней в том пьяном бреду, в который превратилась их ночь на квартире Анны, однако этот парень с его наивной, хамоватой окопной философией ей почему-то запомнился. Лицо смутно — а вот имя и все то, что он говорил и как бесновался на ней, терзая ее и без того растерзанное тело…

Фройнштаг даже подумывала о том, что не мешало бы разыскать его потом, после войны. Не исключено, что он мог бы стать ее мужем. Чем он хуже всех тех, кто каждый день придурковато пялится на нее да облапывает груди, не испытывая при этом ничего, кроме животного инстинкта? А в душе этого парня-окопника что-то шевельнулось тогда. Она почувствовала: шевельнулось. И если бы она позволила проводить себя, знакомство их, несомненно, продолжилось бы.

«Если бы у тебя хватило глупости позволить Гард еру проводить себя в то утро, парни Скорцени не дали бы ему даже вернуться на фронт, — прервала метания своей возбужденной памяти Фройнштаг. — Он сгинул бы в одном из лагерей смерти. Или погиб под колесами автомобиля. Выбор у костоломов гестапо довольно скудный, что вполне соответствует скудности их фантазии».

— Скажите, я понравилась вам в ту ночь?

— Это случилось уже на рассвете, — неохотно уточнил Гардер.

— Понимаю, вам неприятно вспоминать какие бы то ни было подробности.

— Наоборот, вспоминаю их слишком часто. — Он поднял довольно увесистый булыжник и швырнул в море. Глухой всплеск и султан воды показались Лилии отражением далекого взрыва. — А вам, унтерштурмфюрер? — довольно робко спросил камикадзе. — Приятно?

— Что было, то было. Тогда, Гардер, вам хватало окопной мудрости размышлять более раскованно и жизненно, что ли… Что же касается меня, то я пребывала в состоянии некстати пришедшей в себя пьяной дуры, с которой ночью мужики хозяйки квартиры веселились как хотели. Так что скрывать друг от друга нам нечего. Но вы не ответили на мой предыдущий вопрос. Я понравилась вам?

— Конечно, понравились.

— Несмотря на то, что вид моего эсэсовского мундира привел вас в ужас. Еще больше ужаснулись, когда выяснилось, что я служила в охране лагеря.

— О лагерях мы на фронте предпочитали не слышать. Или по крайней мере делать вид, что ничего не слышали об их существовании. Германия, допустившая создание концлагерей смерти, — это уже другая Германия, не та, которую мы защищаем, замерзая в русских окопах.

— Вы что, антифашист? — встревожилась Фройнштаг.

— Иначе не перевоплотился бы из обер-лейтенанта в рядового, из боевого офицера — в курсанта-смертника.

— Но почему же вы пошли в камикадзе?