Ветер богов

— Спасибо, великолепно, — Скорцени ответил это, будучи убежденным, что говорит с кем-то из обслуживающего персонала. Но владелица французского акцента не стала томить неизвестностью и сразу же раскрыла его ошибку:

— Я могла бы предложить вам поселиться у меня на вилле, всего в миле от вашего отеля, на окраине Бонифачо. Но боюсь, что вы не решитесь на такой шаг, опасаясь покушения или чего-то в этом роде.

— Любой другой офицер на моем месте храбро заявил бы, что он ничего не опасается, и попросил бы назвать адрес. Однако я на такие провокации не поддаюсь: слишком банально. У вас возникли еще какие-то вопросы?

— Только сожаление. Поскольку звоню по совету штурмбаннфюрера Пауля Умбарта. При этом пытаюсь спасти вас от гнета ващей спутницы, — игриво рассмеялась незнакомка. — Меня зовут Жанной. Вас заинтересовал мой телефон?

— В нем нет необходимости.

— Умбарт всегда был плохим психологом. В этот раз он опять ошибся, — разочарованно молвила Жанна, — До встречи, штурмбаннфюрер. Кстати, вы заметили, что до сих пор я не назвала вас по фамилии?

— Заметил.

— Следовательно, умею придерживаться некоторой конспирации. Почему бы вам не оценить мой талант?

— Убирайтесь к дьяволу.

— Дьявол меня расстреляй! — попыталась пророкотать в трубку Жанна, явно подражая самому Скорцени. Это оказалось настолько неожиданным, что штурмбаннфюрер отнял трубку от уха и с удивлением взглянул на нее, словно вместо мембраны ожидал увидеть саму нагловатую собеседницу. — Жаль — на моей вилле вы были бы в большей безопасности, чем в любом ином здании на этом острове. На всякий случай запомните: Жанна д’Ардель.

— Д'Ардель?

— Произнести по слогам? — рассмеялась Жанна. — У вас еще будет время привыкнуть к звучанию моей фамилии.

Трубку д’Ардель умудрилась повесить первой, всего за секунду до того, как это решился сделать Скорцени. Так ничего толком и не поняв, штурмбаннфюрер позвонил в штаб первого батальона корсиканской бригады и, не представляясь, попросил дежурного срочно разыскать командира.

— Он в отеле «Корсика», — последовал ответ. — Устраивает своего гостя. Не думаю, чтобы появился здесь раньше, чем через час.

— А если его уже нет в отеле, поскольку это я — его гость и звоню из «Корсики»?

— Тогда другое дело. Значит, он у своей красавицы. Номер телефона дать не имею права, иначе штурмбаннфюрер просто-напросто пристрелит меня. Но сейчас же попробую связаться с ней.

Скорцени разделся и долго стоял под душем. При этом ему вспоминалась утренняя охота за конвоем англичан, последняя атака камикадзе Йоханнеса Гардера, ушедшего из этого мира под именем унтер-офицера Райса. Отто поражали хитросплетения судьбы, приведшие к тому, что в Италии, на лигурийском побережье, судьба свела его с человеком, который случайно стал известен ему еще в Берлине как любовный партнер Лилии Фройнштаг. Однако еще больше поражало его, что судьбе было угодно свести там Гардера с самой Фройнштаг. Вот уж действительно: «пути Господни…»

После душа постель показалась блаженственным ложем праведника. Утонув в ее перинной мягкости, Скорцени несколько минут лежал совершенно обнаженным, не прикрывая греховное тело и не углубляясь в своих размышлениях в недра не менее греховной души. Это было сладостное ничегонеделание, которое в последнее время штурмбаннфюрер мог позволять себе крайне редко.

Где-то неподалеку появился самолет. По тому, как нервно затявкали на него зенитки, Скорцени нетрудно было догадаться, что это был разведчик союзников и что вслед за ним над городком может появиться целая туча фанерных английских «москито». Чувствуя свое превосходство в воздухе, авиация англо-американцев носилась целыми стаями и набрасывалась на германские позиции, словно свора бульдогов на беззащитную дворнягу. Одна из печальных реальностей войны, с которой приходилось мириться со все большим чувством неотвратимости.

И все же с кровати его поднял не мерный гул авиационных моторов, а стрекотание телефонного аппарата. На этот раз ему не пришлось гадать, с какой дамой имеет честь беседовать.

— Кого вы возомнили из себя, Скорцени? — с яростной невозмутимостью поинтересовалась Фройнштаг, вкладывая в слова всю накопившуюся за время их итальянского вояжа желчь. — Долго мне еще топтаться у вашей двери, решая для себя: стучать или не стучать?

— Я был убежден, что вы давно определились в пользу непреклонного «стучать». Или не сумели?

— Можете считать, что упустили тот счастливый момент, когда я не задумываясь постучалась бы в вашу дверь.

— Вся наша жизнь состоит из упущенных моментов, извините за философствование, — Скорцени только сейчас вспомнил, что стоит у телефона в чем мать родила, и уже подсохшие рыжеватые волосы на его теле топорщатся, подобно клочьям шерсти на прошедшем через брачные баталии молодом орангутанге. — Воспринимайте мои слова как вершину философской мысли, — почесал он мохнатую грудь, уподобляясь тому, с кем только что сравнил себя. И в этом почесывании тоже проявлялось нечто такое, что вполне могло сойти за элемент философии земного бытия.