Вестерн. Эволюция жанра

Но — достаточно. Все главное как будто нашими диспутантами уже сказано, а дорога предстоит дальняя, и потому не станем задерживаться в предисловии. Всего лишь…

Несколько заключительных слов

Так что же, вестерн — это хорошо? Или плохо? Кто прав в споре антагонистов? Вероятно, каждый, кто прочитал предыдущий раздел, уже успел составить собственное предварительное мнение о круге проблем, затронутых в нашей гипотетической дискуссии, соглашаясь с одними аргументами, не признавая убедительными другие. Но, стремясь к всестороннему анализу явления, основанному на диалектическом методе, никак нельзя безоговорочно стать на чью-либо сторону, хотя здравые суждения, свободные от пристрастности, встречаются у обоих участников диалога. Мы постараемся избежать и излишнего социологизирования и намеренного крена в область чистой эстетики, ибо и тот и другой путь приведет к неплодотворной односторонности. Только сочетание конкретно-исторического рассмотрения вестерна с параллельным выяснением его жанровой специфики может принести необходимые результаты. Причем вестерн берется не как застывшая форма, а в процессе длительной, измеряемой уже многими десятилетиями эволюции, ибо на каждом этапе своего развития он тесно связан с эволюцией общественного сознания.

Такой подход тем более обязателен, что, на наш взгляд, вестерн со всеми видами и подвидами, разнохарактерными персонажами и типичными конфликтами — явление слишком сложное, многозначное, чтобы быть исчерпанным простейшими оценочными категориями. Ведь как раз это и побудило нас к написанию диалога антагонистов, то есть к столкновению крайних, несовместимых взглядов на жанр. Лишь при условии, что круг споров о нем очерчен с достаточной определенностью, мы получаем право на вхождение в этот круг с собственной концепцией, обоснованию которой и посвящена книга.

Но почему, спросит читатель, именно вестерн? Потому, ответим мы, что нет другого жанра в американском кино, который был бы в равной мере тесно связан и с историей страны, определившей сегодняшний духовный облик нации, и с конгломератом современных идей, общественной психологией и массовым вкусом. Понять взаимоотношения жанра и десятков миллионов его приверженцев и почитателей — значит во многом понять и самое нынешнюю Америку. Здесь и потребность в твердых моральных ценностях, которые вестерн утверждает своими легендами о прошлом, о молодости страны и нации, и поиски былого оптимизма, и стремление к преодолению кризиса идеалов, и, наконец, попытка ухода от действительности в иллюзорный, никогда не существовавший мир, всячески поддерживаемая и направляемая сотнями стандартных изделий киноширпотреба…

Впрочем, пора погрузиться в конкретный материал.

История без легенд

Как аргонавты в старину…

У самого подножия прекрасных и загадочных Каатскильских гор, в мирной зеленой долине, неисправимый романтик Вашингтон Ирвинг, поклонник старины и мастер красивого вымысла, поселил однажды человека по имени Рип ван Винкль. Он жил в тихой деревушке, построенной в давние времена голландскими колонистами, был добр, бесхитростен и прост душой. Неспешно текли годы, день был похож на день, и каждое событие, даже самое пустячное, обсуждалось неделями. «…Рип мало-помалу привык находить отраду в посещении, так сказать, постоянного клуба мудрецов, философов и прочих деревенских бездельников. Клуб этот заседал на скамье перед кабачком, вывеской которому служил намалеванный красною краской портрет его королевского величества Георга III. Здесь посиживали они в холодке медлительно долгий летний день, бесстрастно передавая друг другу деревенские сплетни или сонно пережевывая бесконечные «истории ни о чем».

Но вот как-то, охотясь на белок, он забрел в глубь гор, в местность, совершенно ему незнакомую. И попал в компанию молчаливых призраков, игравших в кегли и усердно поглощавших напиток, по вкусу напомнивший Рип ван Винклю хорошую голландскую водку. Он прикладывался к кубку до тех пор, пока его не одолел сон. А когда Рип проснулся и добрался до деревни, обнаружилось, что он проспал ровно двадцать лет. Все изменилось кругом. «Вместо высокого дерева, под сенью которого ютился когда-то мирный голландский кабачок, торчал длинный голый шест, и на конце его красовалось нечто похожее на красный ночной колпак. На этом шесте развевался также неизвестный ему пестрый флаг с изображением каких-то звезд и полос — все это было чрезвычайно странно и непонятно. Он разглядел, впрочем, на вывеске, под которой не раз выкуривал свою мирную трубку, румяное лицо короля Георга III, но и портрет тоже изменился самым удивительным образом: красный мундир стал желто-голубым; вместо скипетра в руке оказалась шпага; голову венчала треугольная шляпа; под портретом крупными буквами было выведено: генерал Вашингтон».