Вещий Олег

Сердце Сигурда сжалось от боли. На лбу вдруг выступил пот, язык скорее пролепетал, чем произнес:

– Моя клятва, конунг. Ты обрекаешь меня на бесчестье?

– Рюрик стар, слаб и болен, Сигурд. Я имел в виду только это, и ничего иного.

– Благодарю тебя, мой конунг.

– Мне нужны твои внуки, Сигурд. – Прежняя открытая и теплая улыбка появилась на лице Олега. – Ешь побольше веприны, в Киеве мы справим твою свадьбу.

3

Олег был убежден, что держит в руках все нити, что знает все концы. Но он знал только то, что ему сообщали, облекая известия в такую продуманную вязь, что у конунга создавалось впечатление истины, исчерпанной до дна. Не потому, что сознательно стремились обмануть: так уж сложилось. Сильный и проницательный отец Ольбард Синеус, отрочество, проведенное в заложниках у Рюрика, удачливая молодость, уверенность в себе и своих друзьях – все вместе исключало представление о придворных шепотках, связях, скрытности, недосказанности, а то и лукавстве. Нет, никто вроде бы и не пытался плести свои сети: просто окружение жило привычной, давно сложившейся жизнью, полагая – кто искренне, а кто и своекорыстно, – что безопасность наследственного конунга не требует исчерпывающих обстоятельных докладов. У каждого были свои заботы, свои хлопоты и свои тайны, но все вместе работало, как давно отлаженный механизм. Так, например, самоуверенный и убежденный в точности своих расчетов Олег был бы неприятно поражен, узнав, что вездесущий Хальвард давным-давно, еще с первой горячей юношеской ночи, не только знал об Альвене, но и частенько навещал ее, делая это куда более осторожно, чем его молодой конунг.

Они не были любовниками: Хальвард ни при каких условиях не рисковал доверительным расположением Олега. Но испытывали друг к другу весьма теплые чувства: Альвена никогда не забывала, что именно Хальвард осторожно и ловко сблизил ее с юным конунгом, а суровому боярину искренне нравился ее острый, по-женски проницательный ум и до сей поры нерастраченное чутье дозволенности. Беседы с ней всегда доставляли ему удовольствие и множество мелких, но чрезвычайно важных сведений, которые он выуживал хорошо продуманными вопросами.

– От войн больше всего страдают женщины, – разглагольствовал он за легким ужином. – Мужчины только переселяются в иной мир, а женщинам остается тоска и бесприютная старость. Ты веришь в иной мир, Альвена?

– Душа покидает нас раньше погребального костра. Старый обычай, когда жену сжигали вместе с погибшим супругом, был более милостив.

– А что берет душа в свой прощальный полет? Может быть, нашу память?

– Это было бы слишком жестоко.

– Почему, Альвена? Память – единственное утешение вечного молчания.

– Утешение тогда, когда дает человеку силу. Но сила – в теле, душа ею не обладает, Хальвард. Наши песни и саги – тоже память, но они вдохновляют воинов и утешают вдов.

– Память. – Хальвард неторопливо, с видимым наслаждением проглотил кусок мяса и запил его вином. – Мы едим молочную телятину, а наши соплеменники в далеких селениях радуются угодившей в силки белке. Любопытно, вспоминают ли они при этом, как пировали их далекие предки?

– Мы стали болотными людьми, – вздохнула Альвена. – Мы разучились пахать землю и разводить скот. Телятина, которая так нравится тебе, куплена у новгородских торговых людей. А ведь когда-то было наоборот.

– Наоборот никогда не бывает. Бывает иное. Лучше или хуже. Наш конунг знает саги наизусть, что делает ему честь.

– Знания делают честь тому, кто претворяет их в действия. На сундуке с сокровищами можно проспать всю жизнь.

– У тебя не женский ум, Альвена.

– Возможно. – Альвена подавила вздох. – Возможно, потому, что я не знаю женского счастья.

– Можно ли в это поверить? Надежда на счастье питает душу женщины точно так же, как надежда на победу питает душу мужчины.

– Моя надежда – счастье моего народа, погибающего в трясинах, болезнях и бесконечных стычках за лодью византийского гостя. У нас нет будущего, потому что нет своих торговых путей. Даже у рогов они есть, а у нас – нет. Разве это справедливо, Хальвард?

– Торговый путь, на котором мы грабим караваны, когда поблизости нет варягов, имеет два замка. На севере он заперт Господином Великим Новгородом, на юге – Киевом. Может быть, конунгу Олегу удастся сбить хотя бы южные запоры?

– Может быть? – насторожилась Альвена. – Почему ты сказал: «может быть», Хальвард? Ты не уверен в великом походе?

Хальвард пригубил кубок, долго молчал. Потом встал, прошелся и остановился возле узкого оконца, глядя сквозь мутное ноздреватое стекло.

– Большие замыслы требуют больших надежд, а надежд воинов хватает только на победу. Добившись ее, они сразу же начинают грабить и спешат удрать с награбленным добром. Вот почему я сказал: может быть. – Он вдруг резко повернулся к Альвене. – А может и не быть, если все русы вручат вождю свои надежды.

Альвена молчала, со страхом глядя на него. Ей вдруг показалось, что Хальварду известен ее последний разговор с Олегом. Но ведь она поклялась памятью матери, что беседа шла только о соловьях. Только о соловьях!..