Вещебоязнь как путь к нирване

Кроме того, деревня здорово помогает справиться со специфической женской тоской, обусловленной старением. Женское сознание, если можно так выразиться, более «телесно», чем мужское. Самореализация женщины, как бы то ни было, сильно зависит от мужского спроса на нее (хотя бы потому, что является условием материнства), поэтому ощущать свой привлекательный «товарный вид» для нее очень важно. Конечно, неверно думать, что мужчины умеют осознавать себя как душу, отдельную от дела; но у женщин переживание своего тела глубже и острее. Причем именно идеализированного тела. Женщина, мысля себя, непременно должна представлять красивое и молодое тело; это – важный компонент смысла жизни. Когда контраст между представлением и реальностью становится слишком очевиден, наступает кризис, выражающийся в том, что женщине бывает мучительно тяжело смотреть на себя в зеркало. Но ведь зеркало – это не только предмет, висящий на стенке; это еще и глаза окружающих. От которых, как мы знаем, не спрятаться. И они-то знают, что нам нечего больше осознавать. Что нас, как женщин, больше нет (а кто мы тогда?). Ну а если представить, что нет зеркал? Вот почти что никаких? Можно ли считать себя красивой или уродливой, молодой девушкой или морщинистой старухой, если тебя почти никто не видит? Пожалуй, правильно будет сказать, что в этом случае у тебя вообще нет внешности. В деревне удается то, что невозможно в мегаполисе: немножко отдалиться от своего тела.

Мнимогиперответственность

Могу также сказать, что уединение помогло мне отчасти справиться с неподъемным чувством ответственности за все и вся (мнимым, как и многое другое), которым нередко заболевают экоактивисты. Кидаясь от одной нерешенной проблемы к другой, которые частенько стремятся свалить на них инфантильные знакомые, экоактивисты быстро перегорают от бессмысленности своей деятельности. Поясню. Желание найти кого-то, на кого можно переложить чувство ответственности за спасение очередного захватываемого озера/леса, вообще очень свойственно нашим согражданам. Найти телефон какого-нибудь «общественника», позвонить и битый час жаловаться, требуя, чтобы этот несчастный немедленно все бросил и бежал делать то, что самому тебе лень – излюбленное занятие тех, кто хочет за недорого почувствовать себя хорошим человеком. Я по первым ноткам голоса узнаю господ, которые, повесив трубку, удовлетворенно подумают: «Как хорошо, что мне, в отличие от других, не все равно!» О том, что они преспокойно могут (и должны) сделать самостоятельно все то, что почему-то просят от меня, им в голову не приходит. Они почему-то полагают, что есть такая общественная должность – активист, и ее исполнитель почему-то находится в непрерывном услужении у всего человечества. Если ты пытаешься объяснить им, что устал, что у тебя тоже есть работа и дети, что не худо было бы хотя бы провести протестную кампанию сообща – многие искренне обижаются. Как так? – не раз слышала я. – Ведь вы же создали сайт, ведь я же нашла ваш телефон в сети. Почему же вы после этого не помогаете мне? Размышляя, я приходила к выводу, что люди, готовые эмоционально откликаться на жалобы незнакомых голосов в телефоне, настолько нетипичны, что окружающие инстинктивно воспринимают такое поведение как слабость. И «отрываются» по полной. Тем более что их только что обидели злые типичные захватчики, так что надо на ком-то сорвать злость. Вы не поверите, но многие просители в конце разговора мне даже грубили.

Но еще до того, как ты понимаешь, что что-то здесь не так, что не следует вскакивать и отрабатывать боль каждого обиженного, привычка проникаться их плачами ярославен успевает глубоко в тебя врасти. И вот ты уже сам готов принимать на себя ответственность за все природоохранные проблемы современности, и верить в то, что их нерешенность – твоя личная вина. Отчего так? Должно быть, оттого, что другого смысла в твоей жизни все равно нет, и ты это знаешь. Даже мнимая потребность в тебе телефонных/сетевых жалобщиков – это лучше, чем вовсе никакой. И ты осознанно выбираешь дорогой хлопотный эрзац. Пока ты способен его тянуть. Понятно, что это звучит очень глупо: человек, которому тяжело общаться, но одновременно он страдает от своей невостребованности. Но что делать – так бывает.