Веселое горе — любовь.

Капитан подзывает к себе помощника — и вместе с ним посылает матросов вниз. Люди ставят помпы и молча качают насосами воду. Работать очень трудно оттого, что шхуну мотает из стороны в сторону, почти окуная такелажем в воду.

Палубу по-прежнему захлестывают волны.

В это время из машинного отделения прибегает механик и что-то кричит на ухо капитану.

Фрол Нилыч пытается скрыть свое крайне скверное настроение, но это ему плохо удается. В двигателе обнаружилась серьезная неполадка.

«На парусах придется идти, — думает капитан, — может, выкрутимся из беды».

Боцман старается не смотреть на капитана. Не опасность мучает старого моряка, а уязвленное самолюбие. Даже если удастся вернуться домой, весь порт будет им перемывать косточки и соленой матросской шуткой посыпать душу. Еще бы! Первый же рейс в открытое море, и вот — без мотора и без радиста.

Авдей Егорыч совсем мрачнеет. Больше никто на «Медузе» не знает радиодела. Значит, некому послать в эфир «SOS», чтобы завернул сюда какой-нибудь ближний траулер и взял на буксир беспомощную шхуну.

Море еще ходит крупной серо-зеленой волной, однако всем уже ясно, что буря скоро кончится.

Но в море беда гнездом живет. К капитану снова является механик и, глядя в сторону, сообщает, что ремонт займет, пожалуй, никак не меньше пяти суток.

«Спишу на берег», — думает молча Фрол Нилыч, хотя понимает, что механик тут ни при чем.

Остается одна надежда на радиста. Поправится он, — и тогда можно будет вызвать помощь.

Но и это — слабое утешение. Коля Спасите Наши Души сильно разбился и не приходит в сознание. Он мечется на постели Ваньки Лешего, бредит какими-то странными куцыми словами, из которых ясно только одно, что он никак не хочет умирать.

Капитан распорядился поставить пластырь на борт. Боцмана сразу обступают добровольцы, и каждый предлагает свои услуги, дает советы.

Через несколько часов, закончив работу, старый моряк спускается в кубрик, к радисту. Поправив подушку под головой Коли, Авдей Егорыч говорит так, будто радист может его слышать:

— Кто в море не бывал, тот и горя не видал, парень. Это уж непременно.

— Он умом, никак, обносился, — сообщает Ванька Леший. — С перепугу, видно.

— Чего ж бояться? — вслух думает Авдей Егорыч. — Море — наше поле. А в поле не страшно.

* * *

Третьи сутки — штиль. «Медуза» дремлет на воде, и Федька Гремячев проглядел все глаза, пытаясь увидеть в безбрежной дали дымок или мачты судна.

Пусто!

— Эх, как бы сейчас бутылочка ваша пригодилась! — тоскливо говорит Ванька боцману и облизывает пересохшие губы.

Авдей Егорыч свирепо взглядывает на Лешего, и тот, сразу съежившись, торопливо машет рукой:

— Не о себе ж я, Авдей Егорыч. Коле-радисту надо бы...

— Радиста и без нас уже спиртом натерли, ему водка ни к чему....

Никто из матросов не думал никогда, что можно вдруг остаться без радиосвязи, как не думают о том, что можно плыть без руля или с дырой в борту.

И теперь, жалея радиста, все вместе с тем злились на него за трусость во время шторма, за то, что оставил шхуну без связи.

Чжу температурит. Его красивое тонкое лицо портят сейчас красные пятна жара, но юноша не хочет лежать. Он подвигается ближе к боцману и говорит задумчиво:

— Мы все равно уйдем домой, Авдей Егорыч...

— Уйдешь! — смеется Евсей. — К рыбам во чрево.

Внезапно старик бухается на колени, начинает кланяться и невесть что бормотать.

— Ты что дуришь? — мрачно интересуется боцман. Евсей не отвечает.

— Помяни, господи, — бормочет он, стукаясь лбом об пол, — души раб своих, пострадавших во Студеном море, гладом и жаждою истаявшихся, и многоразличне и многоскорбне от жития сего отошедших... Аминь!

— Не паясничай! — хмурится Авдей Егорыч. — Рано хоронишь...

— Не рано, — подмигивает старик. — Нам на том свете уже паек идет.

Впрочем, Евсей тут же забывает о своих словах и вместе со всеми поднимается на палубу — осматривать лодки и приводить судно в порядок.

Матросы ставят на носу стаксель, крепят ванты, и шхуна медленно начинает продвигаться по еле ощутимому ветру. На запад, а не на юг.

Фрол Нилыч машет рукой, и парус убирают.

— Может, норд задует, — говорит капитан боцману. — Ждать надо, Авдей Егорыч.

Механик, злой на себя и на весь свет, копается в машинном отделении. В двигателе сломалась важная деталь, запасной нет, и приходится ее делать самому. А условия совсем не подходящие.

Механику энергично помогает группа матросов. Федька Гремячев, стараясь облегчить ему настроение, говорит твердо:

— Каждая страна потерпевших из беды спасает. А про нашу и говорить нечего. Потому — народ дружный.

— Дружный-то — дружный, — вздыхает Гуркин. — Да вот сорвет пластырь, и поминай, как звали.

И тут Лешему приходит в голову внезапный план. Матрос быстро поднимается на палубу и, найдя каюту Авдея Егорыча, толкает дверь.

— Чего ты? — спрашивает боцман.

— Голуби... эти, как их... Мотка-губа.... — бормочет Ванька.

— Говори толком, — прерывает боцман.