– А они, стало быть, ко мне в буфет и давай их менять!
– О! Жадные твари! Но, позвольте, вы-то видели, что вам дают?
– То-то, что деньги совершенно как настоящие.
– Так что же вас беспокоит? Если они совершенно как настоящие…
– То-то, что сегодня, глядь, ан вместо червонцев резаная бумага.
– Ах, сволочь-народ в Москве! Но, однако ж, чего вы хотите от меня?
– Вы должны уплатить…
– Уплатить?!
– О таких фокусах администрацию надлежит уведомлять. Помилуйте, на 110 рублей подковали буфет.
– Я не хочу вам платить. Это скучно – платить.
– Тогда вынужден я буду в суд заявить, – твердо сказал буфетчик.
– Как в суд! Рассказывают, у вас суд классовый?
– Классовый, уж будьте спокойны.
– Не погубите сироту, – сказал плаксиво Воланд и вдруг стал на колени.
«Полоумный или издевается», – подумал буфетчик.
– Лучше я вам уплачу, чем в суд идти. Засудят меня, ох засудят, как пить дадут, – сказал Воланд. – Пожалуйте бумагу, я вам обменяю.
Буфетчик полез в карман, вынул сверток, развернул его и ошалел.
– Ну-с, – нетерпеливо сказал хозяин.
– Червонцы!! – шепотом вскричал буфетчик.
Воланд сделался грозен.
– Послушайте, буфетчик! Вы мне голову пришли морочить или пьяны?
– Что же это такое делается? – залепетал буфетчик.
– Делается то, что у вас от жадности в глазах мутится, – пояснил Воланд, вдруг смягчаясь. – Любите деньги, плут, сознайтесь? У вас, наверное, порядочно припрятано, э? Тысчонки сто тридцать четыре, я полагаю, э?
Буфетчик дрогнул, потому что, ляпнув наобум, по-видимому, цифру, Воланд угадал до последней копейки – именно в сумме 134 тысяч выражались сбережения буфетчика.
– Это никого не касается, – забормотал буфетчик, совершенно пораженный.
– Мне только одно непонятно, – продолжал артист Воланд, – куда вы их денете? Вы помрете скоро, через год, в гроб вы их не запихнете, да они в гробу вам и не нужны…
– Попрошу вас не касаться моей смерти, – тихо ответил буфетчик, и побледнел, и стал озираться. Ему сделалось страшно, отчего – он сам не знал.
– Я пойду, – добавил он, вращая глазами.
– Куда же вы так спешите? – любезно осведомился хозяин. – Останьтесь с нами, посидите, выпьемте. Бонифаций превосходно приготовляет напиток. Отведайте, э?
– Благодарствуйте, я не пью, – просипел буфетчик и стал пятиться.
– Куда ж вы? – спросил вдруг сзади кто-то, и вынырнула рожа. Один глаз вытек, нос провалился. Одета была рожа в короткий камзольчик, а ноги у нее разноцветные, в полосах, и башмаки острые. На голове росли рыжие волосы кустами, а брови были черного цвета, и клыки росли куда попало. Тихий звон сопровождал появление рожи, и немудрено: рукава рожи, равно как и подол камзола, были обшиты бубенчиками. Кроме того, горб. То есть не то что выпивать с этой рожей…
– Хватим? – залихватски подмигнув, предложила рожа и пододвинулась к буфетчику. Рожа сняла с подставки святую чашу и поднесла ее буфетчику.
– Не пыо, – шепотом ответил буфетчик, вдавился в переднюю, увидел на стене громадную шпагу с рукоятью чашей и затем совершенно голую девицу, сидящую верхом на кресле, отделанном черепахой. Увидев буфетчика, девица сделала такой жест, что у того помутилось в глазах. Не помня сам себя, буфетчик был выпущен на лестницу, и за ним тяжело хлопнула дверь.
Тут буфетчик сел прямо на ступеньку и тяжело дышал, глаза у него лезли из-под бровей, хоть пальцами их вдавливай. Он почему-то ощупал себя. И когда коснулся головы, убедился, во-первых, что она совершенно мокрая, а во-вторых, что он шляпу забыл в квартире Воланда. Затем он проверил сверток, червонцы были налицо. Солнце било на лестницу через окно. Гулкие шаги послышались сверху. Поравнялась женщина, брезгливо поглядела на буфетчика и сказала:
– Вот так дом малахольный. Ну, с утра все пьяные, ну, прямо потеха. Э, дядя, у тебя червонцев-то, я вижу, курочки не клюют? – И вдруг уселась рядом, кокетливо ткнула буфетчика в ребро. Тот пискнул и машинально прикрыл червонцы ладошкой.
– Имею такой план, – интимно зашептала женщина, и буфетчик, безумно глядя ей в лицо, убедился, что она миловидна и не стара, – в квартире сейчас ни одной души, все рассосались, кто куда. Ты мне червончик, а уж я тебя ублаготворю. Водочка есть, селедочка. Я утром погадала, как раз мне вышла амурная постель с трефовым королем, а трефовый король – ты.
– Что вы? – воскликнул трефовый король болезненно и спрятал червонцы.
– Ты думаешь, может, что я проститутка? – спросила женщина. – Ничего подобного. Абсолютно честная женщина, муж счетоводом служит, можешь в домкоме справиться.
– Уйдите, Христа ради, – зашептал буфетчик, поднимаясь на дрожащие ноги.
Женщина поднялась, отряхнула юбку, подобрала корзиночку и двинулась вниз.
– Э, дурбалой, о, дурак, – сказала она, – вот уж, видно, рожна с маслом надо. Да другая бы, чтоб к тебе прикоснуться только, три красненьких бы слупила, а я, на тебе, червонец! А я с генерал-губернатором отношение имела, ежели знать угодно, можешь в домкоме справиться.
Голова ее стала исчезать.
– Пошел ты… – донеслось снизу и стихло.