Хорс же, несмотря на усталость от долгого пути, радостно улыбался. Он не просто "так пришёл" — это потребовало немалых усилий и трёх побегов из логова вслед за Вендиго, ссоры с отцом, подбора наилучших аргументов в счёт своей самостоятельности и, кажется, прокушенной холки, когда волк в очередной раз возвращал его родителям. Но это того стоило. Когда щенок, прокравшись незаметно мимо спящих охотников и полуслепых, как он сам думал, старейшин, пошел по следам матери и подслушал ее разговор, он, во что бы то ни стало, тоже захотел защитить Алекса в его борьбе. Вслух он этого ни разу не сказал. Но когда Вендиго сперва дал ему добить кабана, а потом оставил на стрёме у входа в подземный тоннель, Хорс почувствовал невероятную гордость за самого себя и свою миссию. Хотя, караулил он недолго, испугавшись мимо проходящих людей, а потом несколько часов плутал по темным низким коридорам вместе с волком, лишь из укрытия наблюдая за тем, как он рвет рабочих и военных на части одного за другим. Вид крови и мертвых тел, в глубине души, пугал волчонка, но, вместе с ними росло и уважение к бесстрашному решительному спутнику, а потому он не осмеливался показывать слабости перед ним. Желание рассказать бабушке Деви о своем приключении будоражило его, но здравый разум подсказывал, что тогда ему не видать ничего, кроме стен логова до тех пор, пока он сам, на правах старшего, не станет во главе стаи.
Природа человека отлична от природы оборотня, но едино в нас то, что мы — не животные. Мы мыслим, говорим, верим, мы способны на коллективный труд и мы осознаем важность приложения усилий в настоящем ради лучшего будущего. Работа над ошибками — то, что мы способны сделать уже сейчас. Вместе. И первый шаг к этому лежит через признание.
Мы, оборотни, признаем свою жестокость и губительный радикализм, приведший к событиям семилетней давности. Мы знаем о сложности адаптации многих представителей нашего вида, которая приводила к трагедиям все эти годы. И сейчас, для заложения начала пути к общему благу, мы готовы взять на себя вину за все смерти людей, случившиеся от когтей и клыков.
И мы не будем говорить о человеческих ошибках, ведь каждый из нас видел много хороших людей. Но также каждый прошел через чудовищную, антигуманную систему адаптации. И это вина тех, кто возомнил себя вершителем судеб. Кто не защищался, а атаковал первым. Кто обезопасил себя высокими заборами и личной охраной, глумлясь над страданиями тех, кто оказался в этой системе беззащитен. Вы знаете их имена, но чаще слышите чины. В этих людях не осталось человечности, её заменила развращающая власть.
"Всё идёт по плану" — скалясь, шептал под нос Арман, перебирая отчётные документы на столе. Всего три дня понадобилось силовикам, чтобы изолировать оборотней, живущих в городе и он не мог нарадоваться такой оперативности. Старейшина не испытывал к сородичам ни капли сострадания, как, впрочем, и всегда. Проживя долгую жизнь, очень сложно не прийти к выводу о том, коллективное счастья не заменит личное, что свою долю нужно выгрызать, наплевав на других, идти по головам быстро и без сентиментов, пока твоя собственная не оказалась под чужим ботинком. Так строится бизнес, а политика не сильно от него отлична.
"Теперь, когда два десятка тысяч оборотней так удобно сидят по своим загонам, Алекс не упустит возможности собрать побольше пушечного мяса. Тогда-то его и возьмут. Или не возьмут, мне без разницы. Пусть начнет своё гуманное сопротивление и на сцену выйдет старина Либер. А наш бунтующий мальчик и посыпется" — Арман прокручивал в голове эти мысли уже больше недели, но если раньше они были лишь призраком его планов, то теперь стали настолько осязаемы, что, казалось, он сам лепит из них реальность. Волк уже и не помнил, когда последний раз так отчётливо ощущал власть. "Куда бы не сунулся Алекс, как бы не выкручивался, я всегда буду на шаг впереди. И завершу этот, бесперспективный для него, поединок, на публичной казни. А я же заполучу все, что мне причитается".
— Здравствуйте, Леонард, очень рад вас видеть, — отчеканил старший учёный, пожимая руку. — Уже всё готово для…
— Я не по этому вопросу, — глухо отозвался министр.
— А? О, да. Да, конечно, пройдёмте, — несколько сконфуженно, засуетился мужчина.