Вершины и пропасти

– Оставь его! – послышался хриплый голос Юшина. Худой, косматый, в рванине с чужого плеча, он надвигался на начальника караула Павлова, подрагивая от ненависти и рвущегося из груди надсадного кашля.

Павлов был из той породы нелюдей, которым доставляет удовольствие унижать и причинять боль. Попытки выступить против его власти приводили его в бешенство. Бросив Никиту, он обернулся к капитану:

– Ты что, падаль колчаковская, забыл кто ты теперь? И кто я? Так я тебе напомню! – миг, и Юшин корчился на земле от удара дубинкой, с которой Павлов был неразлучен, в живот. – Плохо тебя учили исполнению команд в твоей армии! Ну ничего, я это исправлю. Будешь у меня любую команду, как пёс выполнять! Иначе сгною! – сплюнув, костолом ушёл.

Никита приблизился к капитану, помог ему подняться:

– Как вы?

– Хорошо, – прохрипел Юшин в ответ. – Ночью обсудим план. Я придумал, как уйти…

– Шевелись, падаль! Шевелись! – слышались гневные окрики Павлова. Этого нелюдя даже царившая кругом атмосфера, видимо, вовсе не выводила из равновесия. Боясь получить ещё один удар начальственной дубинки и сапога, Слепнёв, превозмогая слабость, принялся за работу, со страхом и надеждой думая о плане, который придумал капитан Юшин. Если бы только удалось бежать! Куда только? Больше всего хотелось Никите домой, к матери, если она ещё жива, но доберись ещё туда! И там – непременно схватят… Узнают и схватят…

О доме особенно светло вспоминалось теперь. А раньше не ценил совсем! Да и что особо ценить было? Тёмный пятистенок, ребятишек четверо (всего мать восьмерых отцу спородила, но только половина до возраста дожили), мать, изнемогающая от хозяйственных хлопот, вечно пьяный отец… Могли бы жить, как люди, чай с сахаром пить да мясом разговляться в праздники, но откуда чему взяться в дому, если хозяин пьёт? То вроде брался за ум, а то начинал сызнова – и на месяца, и до чертей, до того, что мать с детьми несколько раз к родителям в соседнюю деревню уезжала. И додурил: возвращался раз хмельной с очередной попойки зимой и замёрз насмерть. Совсем худо было бы жить, если бы барыня участия не проявила, взяв мать кухаркой в дом. Барыня была женщина сердобольная, и барин хороший человек был, хотя по хозяйству и не смыслил. Глеб Тимофеевич был самым настоящим барином. Холёным, с ленцой, но души доброй и щедрой. Он искренне сопереживал крестьянским нуждам, знал всех крестьян своего имения поимённо, на праздники непременно одаривал их деньгами, помогал в случае беды. Больше всего барин любил сидеть на крыльце и читать газеты, либо толстые книги. Ирина Александровна была деловитее, это её хлопотами открыты были в деревне школа и больница, за которыми сама она следила, особенно заботясь о том, чтобы снизить смертность среди детей. Мать и барина, и барыню почитала и любила. И дочку их, барышню Алину Глебовну, тоже любила. Алина ещё в детстве отличалась большой красотой, независимостью нрава и смелостью. Никита, бывший пятью годами младше, робел перед нею, терялся, краснел и боялся сказать хоть слово. Друзья потешались, замечая это. Алина, впрочем, не обращала на него внимания. Она росла гордой, сознающей и красоту свою, и ум. У барышни не было близких подруг, обществу она предпочитала одиночество. Часто ездила одна верхом, несмотря на запреты отца, купалась в реке до самой осени. Однажды Никита случайно увидел её купающейся. Когда Алина вышла из воды, он нечаянно оступился, барышня обернулась, и Никита припустился бежать. На другой день, встретив его, она лукаво прищурилась:

– Что, маленький шпион, раскраснелся? Стыдно?

– Русалка! – бросил в ответ ей и убежал.

Алина долго и заливисто смеялась вслед. Смех её был звонок и чист, и она была особенно хороша, когда смеялась. Никита злился на себя, но не мог не любоваться ею. Тому, как она расчёсывает свои густые, до самых колен, волосы, тому, как ездит верхом, стройная, лёгкая, с вдохновенным лицом и развивающимися по ветру золотистыми прядями. Было что-то невероятно притягательное, колдовское в этой гордой красавице. Скоро, однако, Никита лишился возможности видеть её. Умерла Ирина Александровна, и барин, глубоко переживавший её уход, решил перебраться в город, оставив имение, где всё напоминало о любимой жене. Алина, само собой, уехала с отцом.

Наступили трудные дни. Из-за того, что мать лишилась места, снова бедовали. Через год нужды старший брат Василёк надумал тоже подаваться в город, устраиваться на завод. Увязался с ним и Никита с закадычным дружком Исайкой.