Вершины и пропасти

Тайра – без верхних одеяний, в одной нижней рубахе со шнуровкой и в тонких штанах на южный манер – сидела на краю его постели, подбрасывая на ладони монетки.

Пять золотых.

– Думала, ты опять сбежал, – произнесла она, когда молчание затянулось; монетки звякнули снова. В полумраке зелёные глаза казались чёрными, остекленевшими, и в них отражалось мерцание жаровни. – Как тогда.

– Может, и стоило бы, – вздохнул Алар, присаживаясь рядом. И добавил неожиданно для самого себя, поддавшись порыву: – А и правда, оставайся в храме. И за Рейной присмотришь, и за её подружкой, и сама целей будешь.

– А ты сражаться пойдёшь? – криво улыбнулась Тайра и согнула ноги, подтягивая колени к подбородку. – Я слышала ваш разговор, хоть и не целиком.

– Мне уже кажется, что легче найти того, кто его не слышал.

– Не ворчи, – фыркнула она. И – ссыпала злополучные монетки на край постели, на смятые узорчатые покрывала. – Скажи лучше спасибо, что я Рейну спать погнала вовремя и следить за тобой не пустила, а то она тоже в бой рвалась… Впрочем, отчего б её и не пустить, если она рвётся? Посчитай-ка, сколько раз бы ты уже помер тут, на юге, если бы один бродил!

Алар сперва хотел возмутиться, но, припомнив всё, что было, нехотя согласился:

– Один раз так точно, когда пришлось столкнуться с Дуэсой… А то и дважды уже, – добавил он, скрепя сердце, сообразив, что уснул и в последнем сражении, причём задолго до конца. – Но то было прежде, а нынче есть кому меня защитить, если понадобится. Взять хоть Киара. Или, положим, Дёрана…

– Этого-то бродягу? А что он сделает, семистрункой врага отходит или песню споёт? – белозубо усмехнулась Тайра; возразить, не раскрыв секрет Дёрана, не вышло бы, и потому Алар промолчал, а она продолжила настойчиво: – А если и так, то получается, что все самые сильные и надёжные в бой отправятся, а здесь тогда останется кто? Кто нас с Рейной защитит, если враг решит ударить в спину? Не надёжней ли идти всем вместе?

Он и сам прежде размышлял о чём-то подобном, потому спорить не стал.

«И впрямь, – пронеслось в голове. – Если так рассудить, то безопасней места, чем рядом со мной и с Дёраном, во всей пустыне не найти».

– Значит, вместе и пойдём.

– А если даже в спину никто не ударит, то… Постой, – встрепенулась Тайра недоверчиво. – Ты что, согласился со мной?

Алар посмотрел на неё – взъерошенную, настороженную – и не выдержал, расхохотался.

– А тебе лишь бы поспорить, что ли? В единении радости нет? – спросил вкрадчиво, отсмеявшись. И добавил, не дожидаясь, пока она обидится: – Шучу. Отчего б не согласиться, если доводы разумные?

«Да и проще вас под надзором держать, чтоб вы подвигов не натворили», – подумал он, но вслух благоразумно ничего не сказал.

– Ясно, – ответила Тайра неожиданно кротко. И – опустила взгляд. – Послушай… А ты помнишь хоть что-то о своих чувствах в тот миг, когда ты стал… ну, прежним собой?

Это был очень тонкий лёд.

Ответил Алар не сразу.

– Помню, что говорил, – произнёс он наконец. – Но не помню, о чём думал или что чувствовал.

А Тайра вдруг вздохнула глубоко – и прикрыла лицо ладонями, словно маской.

– Ты сказал, что я права была, – её голос звучал глухо и хрипловато. – Выходит, ты и впрямь выбрал бы меня, даже если вернул бы память? Не эту свою девку рыжую? То есть… – Она издала странный, свистящий звук, словно с трудом могла дышать. И продолжила торопливо, оправдываясь: – Погоди, не говори ничего. Я знаю, что она славная и худого никому не желает, и что ты её знаешь сызмальства, и что это я тут себя веду как глупая сварливая бабища, но как подумаю о ней – так в груди всё закипает, и болит, болит… Так ты кого больше любишь? – чуть опустила Тайра ладони, так, что теперь прикрывала себе только рот, но не глаза – глазищи, вернее, казавшиеся сейчас бездонными. – Меня… или её? Фогарту свою? Ты ведь разлюбил её? – добавила она жалобно, просительно.

Мерцали морт-камни в жаровне, потрескивая тихо, совсем как настоящие угли; вился тонкий сизый дымок над курильницей с благовониями, прозрачный почти, как шёлковая ленточка… Тайра в невесомых одеяниях выглядела уязвимой, словно бы обнажённой, зажималась и горбилась – оробевшая, совсем не похожая на себя обычную.

Алар смотрел на неё, и горячее, страстное чувство у него в груди переплавлялось в нежность, от которой перехватывало дыхание.