Вершины и пропасти

– А вот и скажу, – усмехнулся Алар. – Тебе жрица предрекла долгую жизнь и мудрое правление. И раз так, то изволь исполнять предсказание.

Он хлопнул южанина по плечу и направился к своему дирижаблю.

– Эй! – донеслось вслед. – А раньше отчего не сказал? А… она правда это предсказала?

Голос у Ачира в тот миг звучал совсем юно, по-мальчишечьи.

Правда, вскоре шутить и веселиться расхотелось.

Алар и раньше знал, что на борту дирижабля придётся потесниться, но не представлял насколько. На семерых им выделили одну каюту, и когда они устраивались ночевать в первый раз, то еле-еле все поместились. Узкую подвесную кровать заняли девочки, Рейна и Мэв; прямо под ней спала Тайра. У стены напротив входа вытянулся Дёран в обнимку с семистрункой. У другой стены легла северянка, пояснив смущённо:

– Мне бы в уголке приткнуться, чтоб во сне никого не зашибить ненароком.

То, что она и без морт способна тхарга остановить на бегу, знали уже, кажется, все, а потому возражать никто не стал. Алар с Киаром устроились в середине каюты, спиной к спине… Впрочем, они редко спали одновременно: обычно кто-то один дремал вполглаза, отслеживая колебания морт, чтобы вовремя заметить дурманный дым или нападение.

Но если ночевать в тесноте ещё можно было, то дни превращались в сущее мучение.

Воздуховоды на дирижабле плохо работали – и немудрено, при таком-то количестве пассажиров. Прочищать и разгонять их приходилось дважды в день, вручную: встроенные мирцитовые капсулы с нагрузкой не справлялись. На любой высоте было душно и жарко; в единственной уборной на нижнем ярусе постоянно кто-то сидел, и в переполненных каютах быстро появились, точно из ниоткуда, разнообразные ёмкости, приспособленные под ночные вазы. Запах порой стоял такой, что Алар готов был сам, лично пройтись и вычистить морт все горшки, лишь бы вдохнуть наконец полной грудью… Однажды он проснулся посреди ночи от тихого перебора семиструнки и увидел, как Дёран с остервенелым выражением лица наигрывает на инструменте, и после этого вони на дирижабле изрядно поубавилось – везде, а не только в их каюте, где с очищением воздуха худо-бедно справлялась даже Рейна.

Она, к слову, делала большие успехи и занималась втрое усерднее, чем прежде – во многом потому, что явно хотела произвести впечатление на новую подружку. Вопросы становились всё заковыристее, и отвечать на них, не прибегая к помощи спутника, было сложнее и сложнее… Однажды она спросила, глядя на свою руку, отчего морт не может проникнуть к ней под кожу или смешаться с кровью, а с обычным человеком такое получается проделать без труда.

– Потому что ты и так заполнена морт до предела, только своей собственной, – объяснил Алар, быстро обратившись к спутнику. Знания не лежали в области запретных, но отчего-то появилось вдруг тревожное чувство. – Киморты рождаются такими – мы поровну состоим из морт и из смертной плоти, и потому не старимся, почти не болеем, а наши раны заживают чуть быстрее, чем у простых людей… В особенных случаях, когда вовне морт отчего-то нет, а положение смертельно опасное, киморту иногда удаётся использовать часть морт из своего тела. Те, кто вынужден был это сделать и выжил, описывают эту морт как поток ярчайшего золотого света, незримый для всех остальных. Но за отчаянный шаг и расплата великая: у киморта, который решится на такое, может повредиться рассудок, память, а тело неминуемо иссохнет… – Алар осёкся, осознав вдруг, что всё это напоминает ему кое-что.

«Спутник. Звезда, которую видит только эстра… киморт, лишённый памяти и прежней силы».

– Учитель? – жалобно спросила Рейна, когда молчание затянулось.

– Всё в порядке, – улыбнулся он. – Я отвлёкся из-за духоты. Покажи-ка лучше мне свою чудо-верёвку. Говорят, ты сумела сделать так, что она теперь сама за тобой летает, и не надо её привязывать к поясу?

– Да! Вот…

Разговор ушёл в сторону, а мысль о спутнике так и засела в голове. Алар чувствовал, что на шаг приблизился к разгадке тайны, но сколько ещё нужно сделать этих шагов, он не знал – и боялся, как бы не оказалось вдруг слишком поздно.

Ведь Ашраб, Город Ста Чудес, становился ближе с каждым днём – как и грядущие битвы.

– Не спится? – свистящим шёпотом спросила Тайра в одну из ночей, когда он лежал навзничь, невидящим взглядом упираясь в потолок. – Тревожишься, что ли?

До прибытия в оазис оставались считаные дни; на сердце у Алара и впрямь было беспокойно, но признаваться в этом он не собирался.

– Нет.

– А я тревожусь, – ответила Тайра, белозубо улыбнувшись в темноте. – Так что дай-ка мне руку, а то не засну никак, – и, не дожидаясь разрешения, нашарила его ладонь и крепко сжала, а после и вовсе аккуратно перекатилась под бок и уткнулась в плечо лбом.

Жаром от неё тянуло, как от раскалённой печки.

«Не засну, – подумал Алар, ощущая близко-близко биение чужого сердца. Если прежде было тревожно, то нынче стало маетно; в груди зарождалось томление и спускалось куда-то вниз живота, и даже пошевелиться было страшно. – Теперь-то уж точно».

Но уснул даже прежде, чем сама Тайра, кажется.