Вернуться по следам

У меня пересохло горло, страшно хотелось пить, но замолчать было нельзя – глаз у пса был все еще нехороший, оловянный, тугой.

Я гладила его, расчесывала пальцами шерсть на спине и холке, тихо наговаривая всякую чушь. Попробовала расстегнуть ошейник, но застежка не поддалась с первого раза – как приросла.

Пес вдруг вздернул морду вверх и плаксиво пожаловался:

– А-га-га-га-га!

Стал прискуливать, перебирать передними лапами.

У меня зачесались глаза, захотелось обнять его, прижать к себе, успокоить.

Ага, тут бы мне и смерть. Я только чуть посильнее задергала ошейник и все-таки расстегнула и положила на землю, не звякнув цепью. Почесала псу шею и за ушами, положила руку ему на темя, и тут он наконец поплыл – лег, вздохнул, угнездил голову на лапах и уснул.

Я сидела рядом, тихо напевая все известные мне колыбельные, поглаживая его одной рукой, а другой выдирая ремень из штанов. Спина у меня взмокла, и теперь ее обжигало ветром, ноги затекли. Наконец я легонько потрепала пса по шее:

– Ну, вставай, мальчик, пора…

Он дал надеть на себя ременную петлю, и мы медленно, как пьяные, двинулись к выходу.

Я очень боялась, что мальчишки слезут с дерева, станут шуметь и тут-то пес опомнится и порвет нас всех.

Но, выйдя за калитку, я увидела, что парни так и висят тряпками на ветках. Я не могла еще особенно отвлекаться от собаки, а тем более орать, поэтому просто помахала им рукой, и мы пошли себе.

Неожиданно навалилась темень. «Неужели так поздно?» – вяло подумала я, но тут полил дождь. Сильные, холодные струи хлестали нас по загривкам, ветер толкал в спину. Я попыталась ускорить шаг, но пес плелся, низко опустив голову, и я пошла в его ритме.

Домой мы добрались мокрыми и холодными, как жабы. Я непослушными пальцами выковыряла ключи из кармана, открыла дверь, затащила пса в свою комнату. Он сразу лег. Я принесла каких-то тряпок из ванной, вытерла его насухо, подтащила прикроватный коврик поближе к батарее и уложила на него зверя. Это было глупо – конец сентября, еще не топили, но я всегда плохо соображаю от холода.

Переодевшись в сухое, я прокралась в кухню. Дед привез из деревни два больших куска говядины – я скрала один, порезала, бросила в миску, вбила два яйца. В другую миску налила воды и потащила все к себе.

Пес лежал на боку и даже головы не поднял, когда я вошла. Я поставила миски, бросилась к нему, приникла к боку. Сердце билось ровно. Он спал.

Стащив плед и подушку с диванчика, я устроилась у собаки под брюхом, намотав ремень на руку. В этом не было никакой романтики – по утрам меня обычно будила мама, и пес мог броситься на нее, искусать.

Прижавшись к теплому, влажному зверю, я все прислушивалась – «пламенный мотор» работал мерно, мощно.

«Львиное сердце, – засыпая, думала я, – львиное сердце… Ричард…»

Глава 2

Пробуждение мое было ужасным – грохот, визг, меня дернуло за руку и потащило, выворачивая плечевой сустав.

Я никак не могла вынырнуть из сна, мне снилось, что я падаю с лошади, запутавшись рукою в поводе. Похолодев от мысли «Губы порву… порву губы скотине», я стала судорожно высвобождать руку и проснулась.

Я сидела на полу посреди комнаты как русалочка – ноги плотно укутаны пледом; за дверью визжала мама, а под дверью рычал и скалился пес.

– Доброе утро, – поприветствовала я его и тихо рассмеялась.

– Гр-р-ра-акх-х, – ответил пес.

– Да не Гракх, а Ричард.

Взгляд у Ричарда был вполне осмысленным, не как вчера, а вполне нормальный такой собачий взгляд, просто испуганный и злобный.

– Это хорошо, – вслух сказала я. – А может, ты успокоишься, мальчик? Ну чего ты опять воюешь?

Ричард, рявкнув, подался ко мне, и стало ясно: нет, успокаиваться он не собирался.

А еще мама…

Я сказала громко, но очень спокойно:

– Мама, если ты не перестанешь, он меня сожрет.

Маму как выключили.

«А все-таки она у меня молодец», – подумала я.

Теперь собака.

Пес был напуган – мамиными воплями, незнакомой обстановкой. Припав к полу, он угрожающе рычал, как холодильник ЗИЛ. Он был готов напасть, но я вот не была готова к тому, чтобы мной позавтракали.

Геша говорил: «У тебя всегда есть тридцать секунд. Ну почти всегда».

Я опять затянула песню про «хорошего мальчика», а сама стала потихоньку оглядываться, и – ура! – вот она, принесенная вечером миска с мясом. Еда, правда, выглядела не очень – за ночь яйцо присохло мерзкой пленкой, но запах был вполне приемлемым.

Все так же щебеча с собакой, я стала потихоньку подползать к миске.

Ричард рычал и не спускал с меня глаз.

Добравшись до миски, я призадумалась. Бросать псу мясо было неразумно, – скорее всего, он бы кинулся и перекусил мне руку. Я решила рискнуть – почти не дыша, осторожно, одной кистью толкнула миску к Ричарду. Мне свезло, и она остановилась в двух шагах от пса – ровно как надо.

Ричард принюхался.

– Поешь, – покивала я, – давай, не бойся…

На мое счастье, пес был совсем необученным. Поразмыслив, он подошел к миске и стал не спеша и с достоинством есть.