Верните маму

Вестибюль встречал их цветами, зелеными ветками, яркими фонариками и огромным плакатом: «В добрый путь!» В добрый путь, — а ведь это не встреча, это прощание.

У входа в зал стояли учителя, которые долгие годы учили, хвалили, ругали, которых любили или не любили, уважали, боялись, ну, в общем, те самые… и уже не те, потому что сегодня они еще учителя и уже… старшие товарищи. Да, да, это видно по их лицам, в которых нет уже строгости, озабоченности, нет и знакомой усталости, они тоже смущенна улыбаются и даже — подумать только! — стараются скрыть волнение.

Завуч, вот и завуч, оглядывая высокие прически девушек, открытые платья, тонкие каблуки, только покачивала головой, вроде бы говоря: нет, как вам это нравится? А ей самой это нравилось, честное слово, она просто рада, что проходят и здороваются с ней не те девочки, вчерашние ученицы, а такие нарядные, красивые, такие модные выпускницы. Да, сегодня они ее не послушались, и ничего не поделаешь — сегодня такой уж день. А француженка, Ирэн, Ирина Исааковна, не скрывала удовольствия: «Шарман, прелестно! И откуда вдруг взялись шеи, руки, повороты головы? Непостижимо. А мальчики?»

Наконец все уселись. Когда в наступившей тишине директор сказал! «Дорогие девчонки и мальчишки! — зал дрогнул от аплодисментов. Это в последний, последний раз, еще по-старому, по-привычному, это то, что останется здесь, в этих стенах, чего не понесешь уже домой, как и школьный портфель с пеналом. И вот уже тут же: «Дорогие друзья!»

Все сидели притихшие, какие-то немного не похожие на себя. «Это просто удивительно, — думала Зойка, — те же самые лица и как будто не те. Может, это оттого, что не школьная форма?» Вон Женя Абрамов в нейлоновой рубашке, какой, оказывается, приятный молодой человек. Хотя это и раньше было заметно. А Витька Аникеев? Сидит так серьезно, не вертится, нет, вот не выдержал, кинул в кого-то стебелек от цветка и получил за это по затылку.

После директора выступал секретарь райкома комсомола, лотом учителя. Все они говорили о большом жизненном пути, на который вступают их воспитанники. Этот жизненный путь Зойка так и представляла длинной дорогой, уходящей за горизонт, хотя, конечно, понимать это следует совсем не в таком уж прямом смысле. Вот уже на сцену вышли первоклассники, и малюсенькая девочка бойко напутствовала своих старших товарищей и говорила тоже о жизненном пути.

Когда вручали аттестаты зрелости, каждый под аплодисменты товарищей выходил на сцену и пожимал руку директору. Люся так и подпрыгнула, когда назвали фамилию Лютиковой:

— Какова!

Геля вышла в довольно скромном, кажется поплиновом, платье, но с декольте а-ля Наташа Ростова.

— Нет, какова, — изумлялась Люся. — Если уж она… А меня чуть не удушили высоким воротом!

Вера получила аттестат с отличием и серебряную медаль. Медаль пошла по всему ряду, Аникеев, положив ее на ладонь и, откинув назад голову, произнес:

— Это ты, холодная, бледная жестянка, свела румянец с ланит Беловой и превратила ее в… старосту класса?

Для танцев и игр все приглашались в физкультурный зал. Пока девочки спускались в учительскую, чтобы положить на время свои аттестаты, в зале начался концерт. Певица без микрофона, без сцены стояла, окруженная выпускниками, и пела «Бригантину». Она была молодая, но не очень, а одета в платье с кружевным воротничком и манжетами, наверное, под школьниц. Это было немного смешно, потому что школьниц никого уже не было с манжетами.

В другом конце зала разыгрывали викторину. Вдруг над толпой появилась высокая бумажная фуражка с плюмажем — мальчишка из 10-го «А» нес через плечо большую картонную сумку с надписью «Почта». Где и когда почтальоны носили такие головные уборы, — неизвестно, но это было здорово. Зойке на грудь прикололи голубой кружочек — номер 16.

— Димка пришел, — шепнула Вера и стиснула Зойкино запястье.

Тревожный трепет, как будто ток, пробежал от этого шепота и этого прикосновения.

— Ой, правда! — Люся всплеснула руками. — Какой длинный, мамочки!

Зойка повернула голову и увидела Лаврова сразу, хотя в дверях стояло много мальчишек. Он что-то говорил, здоровался и подходил к учителям.

— Мсье Лавров! О! Я очень рада вас видеть! — сказала по-французски Ирина Исааковна. Димка смущенно улыбнулся.

— Благодарю вас, мадам, — ответил в тон по-французски и, галантно наклонившись, поцеловал протянутую руку.

Зойка не слышала разговора, но поняла эту шутку и засмеялась.

— У него брови срослись на переносице, вы посмотрите, — щебетала Люся, — ну прямо как у… ах, не знаю, как у кого.

В это время какой-то незнакомый юноша пригласил Веру на вальс. Люся побежала к девчатам выяснять, чей это брат, потому что можно было прийти с родными, товарищами. Зойка могла теперь вырваться из зала, чтобы немного опомниться. Она проскользнула мимо кладовой физкультурных пособий и по черной лестнице сбежала вниз, в вестибюль. «Пришел, пришел! — билось в груди, в ушах. — Пришел! Ах, я, наверно, вся красная». Зойка повернулась к зеркалу. Нет, ничего подобного. Даже наоборот. Как странно. В полуосвещенном вестибюле было пусто и прохладно.