Верю в любовь

Она была невероятно предана Богу. Я и еще парочка моих друзей-весельчаков, любили время от времени побалбесничать во время занятий по библеистике. Я был молод и любил повалять дурака. Мелиссе тоже нравилось веселиться, и у нее был самый заразительный, самый радостный (и иногда самый громкий) смех из всех, что я слышал. Но каждый раз своей восхитительной усмешкой с коротким «Хватит!» она давала мне понять, что мое поведение выходило за рамки, и пора было брать себя в руки. Должен признать, мне даже нравилось видеть эту усмешку на ее лице.

Мы проводили время вместе около месяца, когда я осознал, что стремительно влюбляюсь в нее. Однажды, когда мы были вдвоем, я подумал: «Я должен признаться ей. Я просто должен ей признаться».

В следующий раз мы оказались наедине в доме ее родителей. Мы сидели в гостиной, и я чувствовал себя так, словно мы находимся в своем собственном маленьком мире. Мы начали разговаривать, и мое сердце забилось с бешеной скоростью. Я почувствовал, как эмоции овладевают мной и подумал: «Эта девушка просто невероятная! Я мог бы жениться на ней!» Сердце мое все никак не успокаивалось, и я заметил, как вдобавок мои ладони покрылись потом.

Признайся ей! Признайся ей! Признайся! Ей!

– Мелисса, я хотел сказать, что люблю тебя.

Вслед за моментально отразившимся на ее лице шоком, последовало выражение, говорящее: «Я шокирована, но не хочу этого показывать». Мне тут же захотелось вернуть свои слова обратно.

Неловкая тишина повисла между нами, пока Мелисса наконец не издала тихий вздох.

– Джереми, я очень ценю это, но сейчас не могу сказать тебе то же самое. Для меня подобные слова стали бы весьма серьезным обязательством.

Я был одновременно смущен и опустошен. Я боялся, что спугнул ее настолько, что разрушил любой шанс на отношения, которые могли между нами возникнуть.

В ту ночь я почти не спал, проигрывая эту сцену в своей голове. Поразмыслив, я решил, что должен был сказать ей эти слова, ведь я испытывал эти чувства и ничего не мог с собой поделать. Мелисса любила Иисуса и любила других людей. В ней не было ни грамма чопорности или высокомерия. Всякий раз, как Мелисса видела нищего или голодного человека, она подходила к нему и говорила:

– Как поживаете? Иисус любит вас!

Она была просто потрясающей. Она была для меня той самой, в этом я был твердо убежден. Так неужели эмоции захлестнули меня с головой настолько, что я бросился в пекло, разрушив все до основания?

Я задавал себе этот вопрос несколько недель подряд, потому что мое признание породило между нами некий неловкий период. Мы больше не проводили вместе каждый день, поэтому у меня было много времени, чтобы все обдумать. В те моменты, когда мы были вместе, я испытывал желание убедить Мелиссу в том, что я совершенно нормальный. Затем я осознал, к чему может привести подобный подход. Пытаясь доказать ей, что я нормальный, я мог начать поступать так, как было совершенно не характерно для меня. Я оказался в том запутанном положении, когда слишком усердно начал размышлять о том, как мне следует себя вести вместо того, чтобы просто быть самим собой.

С тех пор, как мы перестали видеться каждый день, я не мог предпринимать попыток встречаться с Мелиссой чаще, потому что это могло показаться слишком напористым с моей стороны. Но точно так же я не мог видеть ее еще реже, «дать ей время», потому что это выглядело бы так, будто я пытаюсь отступить, потому что она не сказала, что любит меня в ответ. К сожалению, у меня не было волшебной книжки с советами под названием «Что делать, когда ты признался в любви слишком рано». Мне предстояло лично разгребать тот бардак, который я сам и устроил.

Единственное, в чем я был уверен – это в том, что я не скажу ей слова любви вновь до тех пор, пока Мелисса не признается мне в том же. Я не собирался совершать ту же ошибку во второй раз.

Уничтоженный

Несмотря на то, что этот неловкий период длился всего несколько недель, для меня они сошли за месяцы. Тем не менее, нам удалось вернуться к тому же этапу, на котором мы были, когда я сбросил на Мелиссу ту бомбу в доме ее родителей, и наши отношения постепенно начали преодолевать ту отметку.

Когда мы наконец оклемались после моей оплошности, мы оба осознали, что пришло время, когда я должен был рассказать Джейсону обо всем, что происходит. Я не представлял, где, когда или как это сделать. Я не репетировал речь под названием «Джейсон, нам нужно поговорить», но знал, что, когда представится возможность, я обязан начать этот разговор.

Возможность представилась, когда все мы вместе решили отправиться на пляж. Мы с Джейсоном брели вдвоем вдали от всех, когда он сказал:

– Слушай, прошлым вечером я разговаривал с Мелиссой, – периодически Джейсон звонил всем членам его группы по библеистике, чтобы узнать, как их дела. Когда он сказал, что звонил Мелиссе, мне стало не по себе. Тон его голоса говорил о том, что Джейсон все еще питал к ней чувства.