Верю в любовь

Один вопрос он задавал мне чаще остальных, и мы до сих пор задаем его друг другу: «Как у тебя дела на ковре?» Во время молитвы мы буквально лежали на полу лицом на ковре.

Жан-Люк все время говорил о Боге. Меня это очень вдохновляло. Из-за своей неуверенности в том, что Бог приготовил для меня, я нуждался не только в прямоте Жан-Люка, но и в его воодушевлении.

Кроме этого, Жан-Люк был моим наставником в музыке, и – к счастью – здесь он был таким же прямым, как и в моей духовной жизни.

«О, приятель, – будет говорить он со своим франко-канадским акцентом, послушав меня, – ты не всегда укладываешься во время». Или: «Чувак, когда ты поешь песню, делай это с чувством». Он будет спрашивать: «О чем ты хочешь сказать?», чтобы заставить меня задуматься о том послании, что я хочу донести. Когда я буду объяснять ему, о чем думаю, он будет восклицать: «Так пой об этом!» Но вместе с тем он будет специально поощрять меня. Слушая, как я пою и играю, он любил повторять: «Чувак, мне нравится то, что происходит у тебя в сердце».

Спустя какое-то время Жан-Люк спросил, не хочу ли я сыграть на их концерте пару своих песен. Этот вопрос застал меня врасплох. Я сильно волновался, даже просто продавая мерч и наблюдая The Kry на сцене.

«Это было бы классно», – ответил я, широко улыбаясь.

Я сильно нервничал, занимая свое место среди членов группы и глядя на собравшуюся толпу. Я не мог поверить, что стоял на сцене с самими The Kry. Моей первой песней с ними стала «Прочь». Мне кажется, я больше переживал о Жан-Люке, чем о зрителях, потому что в музыке он был настоящим перфекционистом. Всякий раз, когда я чувствовал, что сбиваюсь с ритма, внутри я весь съеживался. Я так боялся все испортить, что чувствовал себя роботом.

После концерта я позвонил родителям.

– Угадайте, где я был? Я стоял на сцене и играл с самими The Kry! – сказал я им. Они очень обрадовались за меня и спросили, каково это было. – Это было безумие, – ответил я, – я так волновался.

Родители сказали, что хотели бы увидеть меня тогда на сцене – даже ради одной песни, – и добавили, что очень мной гордятся. Они всегда говорили мне, как сильно мной гордятся. Отец произносил эту фразу всегда по-особенному, и он сказал мне тогда по телефону:

– Я так горжусь тобой, ведь ты служишь Господу!»

Я до сих пор люблю, когда он это говорит.

Жан-Люк не заметил – или, скорее, не обратил внимания – на то, что я был сдержанным на сцене как C-3PO[8], потому что он позволил мне сыграть с The Kry еще несколько раз.

Было ясно, что я наконец двигаюсь в сторону служения через музыку, и люди вокруг меня поощряли это. Но я пока не был готов заявить, что хочу стать профессиональным музыкантом или служить Господу только посредством музыки. У меня не было этих моментов «Я хочу делать то» или «Я хочу стать им». Если меня спросят о музыке, я буду отвечать: «Если Бог желает, чтобы я делал это, я не против». До этого я уже пытался идти своим путем, видел все негативные последствия этого и не хотел, чтобы это повторилось. Но сейчас я чувствовал, что Господь распахивает для меня дверь в музыкальную карьеру.

Одна из возможностей появилась, когда однажды Жан-Люк сказал мне:

– Почему бы тебе не сыграть одну из своих песен?

В колледже Сидарвилл (теперь это университет) в Огайо я впервые выступал перед The Kry, сыграв «Этот человек» и затем «Прочь» уже с группой.

Ажиотаж был невероятным. Чувствуя отклик зрителей, присутствие Господа вокруг и то, что через мою музыку люди вместе со мной переживают Его присутствие, я покидал сцену в тот вечер с единственной мыслью: «Это оно! В этом мое призвание!»

Я испытал сильное желание играть, петь и делиться с другими тем, что происходило у меня в сердце. Для этого появлялось все больше возможностей, вновь благодаря Жан-Люку.

Когда The Kry получали от местных церквей приглашения выступить, но эти даты у них были уже заняты, Жан-Люк отсылал эти церкви ко мне.

Чтобы иметь возможность ездить, я брал машины напрокат или одалживал у друзей, пока один знакомый не услышал о моей ситуации и не предложил мне свою лишнюю машину, которой он все равно не пользовался. Точно так же, когда я был ребенком, люди отдавали нам свои ненужные автомобили. Эта машина тоже не была роскошной, Nissan Centra, кажется, 1981 года в ужасном состоянии – когда я ударял по багажнику кулаком, он открывался, – но хотя бы на ходу.

Естественно, я никогда не клал гитару в багажник. Я в любом случае никогда и ни за что не положил бы ее в багажник, тем более в такой.

Коробка передач в машине была механической, а сама машина настолько старой, что цифры с рычага переключения давно стерлись. Когда я на автострадах включал четвертую передачу, двигатель начинал издавать раздражающий пронзительный вой. Друг, с которым мы однажды ехали вместе, перекрикивая этот шум, предположил, что у машины все-таки пять передач.

– А где тогда пятая? – спросил я его.