Веретено

По моему замыслу, последним должен был отказать разум. Захлебываясь собственными легкими, они знали свою судьбу, хоть им и некому было это рассказать, даже будь у них силы говорить. Мне эти дополнительные страдания не давали ничего – разве что удовольствие за ними наблюдать.

В конце концов Касим сделал единственное, что пришло ему в голову. Последние оставшиеся при дворе пряхи так любили его, что отказывались оставить свое ремесло ради него, его жены и Маленькой Розы. И тогда он издал закон, запрещающий прясть в его королевстве. Во дворе замка разожгли огромный костер из прялок и веретен, а оставшихся прях изгнали.

Харуф мало на что годился кроме разведения овец. Их по-прежнему разводили и стригли, но шерсть больше нельзя было прясть, даже втайне, так что ее продавали в Камих. Поначалу Царетворец продавал жителям Харуфа только пряжу по цене выше, чем было уплачено за шерсть. Но его алчность росла, и со временем продавать стали только ткань. В конце концов он велел своим торговцам продавать лишь готовое платье, стоившее так дорого, что людям приходилось голодать, чтобы его купить.

Все надежды Харуфа возлагались на тот день, когда их принцесса выйдет за сына Царетворца и два королевства вновь воссоединятся.

Тогда Царетворец позаботится о том, чтобы они не умерли с голода, а шерсть, пряжа и ткань будут продаваться по справедливой цене по обе стороны гор.

Надежда была тщеславна и пуста, но именно этого ждали все обитатели вересковых склонов Харуфа.

Я же ждала не этого. Я ждала, когда оба королевства – увядающее и могущественное – соединятся в одно. Когда девчонка станет женщиной. Когда ее неразвитый ум освоит все, что полагается знать королеве.

Я выжидала, пока родители пытались защитить ее и своих отчаявшихся подданных от тесно сплетенных нитей моего проклятия. Ждала и нисколько не заботилась о том, сколько еще прях захлебнутся собственным дыханием, пока я не достигну своей цели.

Тем временем Маленькая Роза росла в темной комнате на вершине каменной башни, а король с королевой охраняли тайну ее заточения усерднее, чем собственный замок. Ибо они знали то же, что и я: то, что я объявила им в день ее пятилетия. Возраст был назначен мной наобум, просто чтобы придать больший вес проклятию.