Верблюды и облака

Нетерпение нарастало с каждым днём, и наконец, достигло такой точки, что мысль, материализуясь, должна была превратиться в пожар. В этих местах, вблизи поселений часто возникают лесные пожары весной-летом. Думаю многие осуждённые, отбывая срок, здесь много разных колоний, силой мысли уничтожают своих верблюдов. Кроме них много военнослужащих, а унылые сопки с редколесьем – это обычный пейзаж для среднего Забайкалья. Почему МЧС ни разу не рассматривал данную причину лесных пожаров в этих краях? Я поделился своими соображениями с Берёзкиным Колей, молодым лейтенантом. Человеком с непредсказуемой логикой и большим оригиналом. Много позже, мы встретились в кампании общего приятеля, и Николай излил душу о своих верблюдах.

Когда настал день, он, никому не говоря о своих намерениях, боясь быть осмеянным знакомыми, пойманным властями, взял топор и пошёл по сопкам искать проклятых «животных». Вышел вечером, заранее приглядев издалека, приметы. Шёл долго, прятал топор, карабкался через ерник в кручу. Подвернул ногу. Покурил, проклинал себя за тугодумие, почему раньше не догадался. Карабкался, шёл, продирался, ругался. Вот она, эта группа деревьев, вот второй верблюд, должно быть. Вблизи никогда не угадаешь, как они складываются в силуэт. Второй раз подниматься – слишком большая трата усилий. Работать надо наверняка.

Поздней ночью стук разносился на дальние километры. Во время рубки трудно было услышать приближение кого-либо. Вся ненависть за потраченные лучшие годы вкладывалась в удары хорошо заточенного топора. Пот катил ручьями, губы пересохли. Торопливость и спешка превратились в вандализм. Поваленные деревца беззащитно чернели на каменистой земле.

Вырубленная вершина сопки уже не радовала глаз, путь домой предстоял долгий. Месяц, натёртый маслом, светил как лампа дневного света. Спустился через дачи к шоссе и легко пошагал домой, предвкушая, как утром, на разводе, сослуживцы ахнут об исчезнувших верблюдах.

Утром страшное разочарование придавило огромной бетонной плитой. Весь день был испорчен, в голове крутилась какая-то мистика на фоне безнадёжности.

Три верблюда, средний, большой и сзади них маленький, стояли на своих местах, остановившись на отдых. Им предстоял долгий путь через лысую гору, на которой их ещё вчера их ждал небольшой лесок, в бесконечной цепи голубых сопок.

Арачон

Восточная Сибирь кроме бескрайних сопок, поросших активно редеющим лесом, огромных расстояний между населёнными пунктами и почти полной таблицы Менделеева, содержащейся в земле, богата разнообразием характеров людей, которые живут в этих суровых местах.

Дед Василий Горнаков пришёл жить в Забайкалье после войны, а с 10 лет для него началась взрослая жизнь. Каждый год, когда сходил лёд с реки для него начинался сезон. Они, вместе с отцом, собирали свой инструмент, брали ружья и сплавлялись по рекам на самый север от Иркутска. Добирались иногда, до Заполярья. Всё лето они строили избы и бани. Отец у Василия был большим специалистом. За сезон они вдвоём успевали срубить до двадцати домов. С ними рассчитывались, и часть заработанных средств шла на обратную дорогу. Возвращались они в Иркутск лесом, добывая пушнину и пропитание охотой.

Когда началась война, Василию было четырнадцать. Отец почти сразу ушёл на фронт и погиб. Василий строил дома и охотился. Когда один, когда с напарником, продолжая нелёгкое занятие по обеспечению семьи. В феврале 45-го Василию исполнилось восемнадцать. Когда вместе с приятелем они вернулись в Иркутск в мае, повестка в армию уже ждала Василия на видном месте, воткнутая в обрамление фотографического коллажа. В этот же день он сходил в военкомат.

Призвали его только в июне. Василий уехал добивать японцев во Владивосток. Там их, нескольких новобранцев, поберегли. И хотя рота принимала участие в боевых действиях, их 8 человек оставили охранять какое-то имущество, которое с собой брать не стали, чтобы не лишаться маневренности. Получилось так, что почти весь батальон погиб и уцелевших новобранцев перевели в роту охраны.

Василий почти целый год охранял пленных японцев. Насмотрелся, как они умирали от голода и холода. Много лет спустя, страдания японцев в нашем плену, казались Василию ещё более страшными и совершенно нечеловеческими. Когда он видел фильмы о зверствах фашистов, то почему-то говорил, что нашим пленникам было не слаще, хоть мы и не уничтожали людей в газовых камерах.

Василий тогда уже, охраняя пленных самураев, получил известие о том, что вся его семья погибла. Мать слегла с простудой и не выздоровела. Младшие сёстры попали в какой-то детский дом, и след их потерялся.