Верь мне (СИ)

Лика так и не проснулась до конца поездки. Пришлось просить водителя помочь открыть дверь квартиры. Макс прошел в комнату матери и уложил Лику на кровать. Снял с нее босоножки и осторожно коснулся щиколотки — там, на тонкой коже, уже проявились красные пятна, предвестники мозолей. А ведь за целый день она ни разу не пожаловалась ни на натертые ноги, ни на усталость… Надо бы платье снять, но стоило Максу чуть-чуть приподнять ее, чтоб дотянуться до застежки на спине, как Лика проснулась — осмотрелась, поняла, что не дома… Даже не попыталась возмутиться, что он привез ее к себе — только тихонько отметила:

— Надо маме позвонить.

— Я уже позвонил. Все в порядке. Устала?

— Немножко.

— Иди сюда…

Снял с нее, покорной, платье. Прошелся взглядом по кружеву белья, заглянул в глаза ее и понял: захочет он продолжения — она сопротивляться не станет. И все-таки она действительно устала за этот день, и Макс, понимая это, уложил ее и укрыл покрывалом; выключил свет, разделся сам и улегся рядышком — у них еще будет время наверстать упущенное, а сегодня они будут просто спать. Вместе. Лика подползла поближе к Максу и устроилась на его плече — он не против, он даже приобнял ее в ответ. А она всматривалась в темноту и чувствовала его взгляд.

— Ты не сердишься на меня? — вдруг среди ночной тиши раздался осторожный ее голосок.

— За что?

— За тот разговор об отце.

В ответ раздался тяжелый вздох. Не злой — уставший. Он не сердится, но не понимает, на что они рассчитывают. Чего с Ариной ждут? Мира? Ликино присутствие в его постели ничуть не умаляет вину Горского. Все так же жжет внутри обида, все так же больно вспоминать те дни, когда, плача, он клялся и божился Горскому, что Карину не трогал, не насиловал… А Горский ему не поверил. Макс никогда не забудет те глаза, холодные и равнодушные, что смотрели на него в каком-то сыром подвале… Горский не поверил ни одному его слову. Он верил своей дочери. Он даже мысли не допускал, что Карина могла соврать, оболгать невиновного. Горский заставил Макса написать чистосердечное признание, признаться в преступлении, которого, как оказалось, и вовсе не было. Горский подкупил врачей — и вуаля, готова справка, что сперма на теле Карины, оказывается, принадлежит Максиму Власову. Он подкупил ментов — и вуаля, волшебным образом несуществующих доказательств, липовых бумажек хватило, чтобы завести дело и быстренько, за какой-то месяц, довести его до суда. Горскому плевать было на все, а теперь… Он встретиться хочет? Он извиняться будет? Он денег даст? Единственное, что хотелось Максу — это засунуть эти деньги Горскому в глотку. Чтоб подавился ими. Схватить его за горло и смотреть, как задыхается, как молит о пощаде, как Макс молил когда-то.

А Арина с Ликой ждут какого-то мира… Две женщины, которые и сами настрадались от Горского, жаждут примирения. Зачем? Зачем это Лике, не желающей знать своего отца? Зачем это Арине, которую выгнали, как собаку, на улицу с ребенком? Они его простили? Он все еще им дорог, несмотря на все обиды?

— Лик, объясни мне, что происходит? — тихо спросил Макс. — Он вам столько гадостей сделал… Неужели вы смогли его простить?

— Мама простила. Она все еще любит его…

— А ты? Ты тоже простила?

Лика промолчала, но Макс почувствовал, как она пожала плечами. Она не представляет себе жизнь, где рядом есть отец. Он чужой человек, предатель. И ей прекрасно живется без него. Но речь же не о них с мамой сейчас! И мама права, без помощи Максу трудно будет устроиться в этой жизни. Да хоть с той же работой…

— Максим, я же не прошу тебя его прощать, — вздохнула Лика и потянулась к Максу, — я просто хочу, чтоб у тебя жизнь наладилась. Хочу, чтоб он помог тебе. И он все-таки мой отец — я не хочу, чтоб он стоял между нами.

— Если ты не захочешь, то он между нами не встанет.

— Я знаю. Но вражда всегда разрушительна.

— И ты действительно хочешь, чтобы я с ним встретился?

Лика, не ожидавшая подобного вопроса, чуть привстала и склонилась над лицом Макса.

— Да, Макс, я хочу. Я хочу, чтоб ты встретился с ним. Ради меня. Ради нас…

— Лика, ты должна понимать, — тихо проговорил Макс, убирая с Ликиного лица прядь волос, — я не приму от него ни копейки. Это исключено. И никакого мира с ним быть не может. Я могу встретиться с ним, но только потому, что давно хочу посмотреть в его бесстыжие глаза. Имей в виду, если он вздумает мне что-то предлагать — я за себя не отвечаю. Ты единственная сейчас, кто сдерживает мое желание растерзать его, но это не значит, что я все забыл и все ему простил. Предупреди мать.