Верь мне и жди

Ты любишь видеть глаза своих слушателей, поэтому просишь в промежутках между песнями включать в зале свет. Когда выходишь на сцену, первым делом охватываешь взглядом зрительный зал в поисках знакомых лиц. И теперь тоже здоровался со зрителями, как с добрыми друзьями. Зал отвечал взаимностью. Ты запел, и я забыла обо всем.

Музыка потрясала своим мистическим звучанием, сочетанием рока и этнических мотивов. Восток переплетался с Западом. Восхождение на горние выси, пение тибетских монахов, восторг души, коснувшейся Божьей благодати, — все это слышалось в ней. Электрическое звучание гармонично соединялось с пением тростникового инструмента и аккомпанементом индийских барабанов. Над всем этим властвовал твой магический голос неповторимого тембра и невероятной силы.

Каждое слово было понятно и проникало в душу. Я уверена: всякому из сидящих в зале казалось, что ты обращаешься именно к нему. Зал бешено аплодировал, раздавались крики «браво!». После каждой песни тебе несли цветы. В небольших паузах ты разговаривал со зрителями, пил воду, утирал взмокший лоб белым платком. Атмосфера концерта была непередаваемо теплая, пронизанная энергией любви.

Я вздрогнула, когда увидела, что к сцене подходит твоя нимфа. Она протянула тебе букет цветов и что-то сказала. Я напряглась, стараясь заметить малейшие изменения в твоем лице. Ты был спокоен! Приняв букет, поблагодарил, как и всех, и тотчас отошел от края сцены. Я не удержалась от искушения проводить девицу до места мстительным взглядом. Наши взгляды снова пересеклись, но я тотчас отвернулась и потеряла к ней всякий интерес.

Классическая часть концерта, когда ты пел старые композиции в сопровождении оркестра, прошла, как всегда, на невероятном подъеме. Девчонки вопили мне в уши с разных сторон:

— Здорово! Потрясающе!

Но кульминацией для меня была песня, которая завершала альбом. Благодарственная молитва, так я назвала ее. Первые звуки мелодии заставили сильнее биться мое сердце. Ты пел, подойдя к краю сцены, прямо напротив меня. Камера, снимающая концерт, была тоже обращена ко мне. Но я не замечала этого, неотрывно глядя тебе в лицо. Шурка пихала меня локтем, а Катя многозначительно косилась. Произнеся последнее слово: «Благодарю», — ты молитвенно сложил руки и поклонился мне. Зал взорвался бешеной овацией. Я плакала, не обращая внимания на камеру.

Все остальное было уже как в тумане. Зрители вызывали тебя на бис, потом весь зал стоя пел вместе с тобой одну из программных песен, которую ты называл гимном любви. Это звучал гимн в честь нашей любви — выстраданной, трудной, но нашей!

Мне больше нечего добавить. Ты никогда не прочтешь эти записки, поскольку сейчас я их уничтожу. Тебе не нужно знать, что я пережила в эти годы. Потому что истинно лишь то, что я люблю тебя и я счастлива…

* * *

Она поставила точку, перенесла написанное на диск и отключила компьютер. Долго сидела, задумавшись. Потом потянулась, встала и отправилась на кухню, чтобы налить себе чаю. Напившись, взяла трубку и набрала номер.

— Олег, я написала роман. Можно я принесу его тебе завтра, как договаривались?

— Можешь переслать по электронной почте мне прямо сейчас.

Потом она вернулась в комнату и долго сидела, глядя на черно-белый постер, висевший на двери. Зазвонил телефон, она не сразу ответила.

— Да?

— Оля, привет! — Это была Катя. — Как твои дела?

— Я дописала роман.

— Поздравляю. Конец счастливый?

— Безусловно.

— Ну и как? Освободилась? Все-таки сублимация…

— Пока не знаю. Наверное, да. Чувствую большое облегчение. Кажется, твои рекомендации срабатывают.

— Ну, я рада. Давай увидимся как-нибудь.

— Спасибо, Кать. Давай завтра и свидимся. Позвони Шурке.

— Замечательно!

Она положила трубку и подошла к двери. С фотографии на нее смотрел мрачноватый Красков.

— Прощай… Я хочу жить.

Она медленно сняла со стены плакат и скатала его в трубку.