Верь мне

– Молодец, – тихо произносит следователь.

– Если он попробует сейчас с тобой связаться – не отвечай, – говорит Кэтрин. – Нам нужно очень тщательно подумать о том, как мы продолжим играть с ним. Возможно, какое-то время помолчим и заставим его гадать.

– Получаются какие-то игры разума. Ты это имеешь в виду? – спрашиваю я. – Это действительно хорошая идея?

Кэтрин рассеянно смотрит на меня, будто только сейчас вспомнила, что я здесь.

– Все идет хорошо, Клэр. Ты должна гордиться собой.

– Гордиться?

– Конечно. Почему бы и нет?

Я недоумеваю.

– Недавно овдовевший молодой профессор делает нерешительную попытку трахнуть студентку, которая ясно дала понять, что влюблена в него. Если это преступление, то тогда каждый преподаватель будет в тюрьме. Правда, у меня так ничего и не вышло.

– Ничто из того, что он сказал или сделал сегодня вечером, не противоречит моему портрету убийцы, – резко говорит Кэтрин. – Фрэнк, покажи ей.

Фрэнк щелкает пультом, затем настраивает параметры. Появляется зернистое изображение. Мы с Патриком сидим в полумраке подвального бара.

– Нам удалось заснять тебя с лестницы, – говорит он. – В девятнадцать ноль пять ты пошла в туалет. Посмотрим, что Фоглер сделает дальше.

Смотрю, как на записи я выхожу из кадра. Патрик немного ждет, затем тянется через стол к моей сумке и начинает рыться в ней, вынимая вещи. Он внимательно изучает мое удостоверение и ощупывает пальцами подкладку сумки. Наконец, с невозмутимым выражением лица он кладет все на место. Возвращая духи, он останавливается и нюхает распылитель.

– Наверное, Патрик хотел убедиться, что я не репортер. Он сказал мне, что после смерти Стеллы к нему несколько раз обращались за разъяснениями.

– Возможно, – говорит Кэтрин. – В любом случае, хорошо, что мы так тщательно подготовились.

Мой студенческий билет помечен короной – логотипом университета, и в нем настоящий номер карты.

– Сейчас он кружит, как хищник над одинокой антилопой, прежде чем решить, преследовать ли ее, – добавляет она. – Клэр, прошу, не теряй бдительности. Ни на минуту.

29

И потом… ничего. Мы ждем две недели, и все это время Патрик Фоглер не выходит на связь.

– Он понял, что это ловушка, – беспокоится Фрэнк.

– Да нет, не понял, – парирую я. – Я знала бы об этом.

– Так почему же от него ничего не слышно?

– Возможно, Патрик просто-напросто передумал. Или я ему не слишком уж и понравилась.

Фрэнк смотрит на Кэтрин.

– Мы должны поменять план действий? Клэр должна к нему снова подойти?

Та отвечает:

– Мы ждем. Посмотрим, что получится.

– Думаю, мне надо продолжить ходить на его лекции, – возражаю я. – В конце концов, Бодлер-то меня очаровал.

– Ни в коем случае. Ты играешь в недотрогу, помнишь? Придерживайся того поведения, о котором мы с тобой договаривались.

Кэтрин позволяет мне продолжить занятия актерским мастерством. Я буду занята – этот аргумент ее убеждает.

На следующем занятии Пол знакомит нас с работой масок. Маски – японские. Их раскрашенные черты почти карикатурные, если бы не намек на жестокость. Я получаю Подкидыша: невинный, потерявшийся ребенок с улыбкой, которая, хотя никогда не меняется, кажется какой-то нетерпеливой и кокетливой.

Пол говорит о них так, словно маски, а не мы, актеры, и есть настоящие люди. Когда одна из студенток, надев маску старика, подходит к другой сзади и тычет в нее палкой, Пол произносит: «Он всегда так делает, старый мошенник».

Вместо того, чтобы разыгрывать сцену вместе – в масках нет глазниц, и мы бы столкнулись друг с другом, – он заставляет нас встать в ряд лицом к нему. История о домовладельце, который приходит на рисовые поля и насилует женщину, чья семья не может платить за аренду. Богач стучит в воображаемую дверь, и ее открывает Подкидыш. Когда Богач нападает на меня, ему приходится изображать агрессию, а мне – страх Подкидыша. Мы в шести футах друг от друга, но ни один из нас не видит, что делает другой.

Внезапно я понимаю, что плачу под маской. Я не знаю почему – это так же быстро и необъяснимо, как кровотечение из носа. Для меня, актрисы, привыкшей включать и выключать слезы по желанию, отсутствие контроля над своими чувствами так же тревожно, как и сам плач.

Когда сцена заканчивается, я сажусь и снимаю маску. Я задыхаюсь. Пол подходит ко мне, опускается на корточки и смотрит в глаза:

– Вы в порядке, Клэр?

Я молча киваю.

– Иногда так бывает, – тихо говорит он. – Когда носишь маску слишком долго, то обнаруживаешь, что она прилипает к коже.

Пол говорит это так серьезно, что я снова киваю, не в силах сказать ему, что настоящая маска, настоящая сцена находятся где-то далеко от этой комнаты.

Когда наступает четверг, я понимаю, что не могу больше ждать. Я сажусь в метро и еду на 116-ю улицу. Я люблю эту часть Нью-Йорка – мир вдали от шума и суматохи Таймс-Сквер. Зеленые насаждения и классические здания напоминают мне Англию, не говоря уже о дюжине отличных фильмов от «Охотников за привидениями» до «Все еще Элис».