Это не мог быть Патрик. Этого просто не могло быть.
Актеров учат доверять своим инстинктам. Часто это все, что у нас есть, но потом я понимаю, в чем смысл небольшого урока доктора Лэтэма.
– Но зачем? – удалось произнести мне. – Стелла не была проституткой, как другие. Зачем вообще ее убивать?
– Этого мы не знаем. Возможно, Стелла узнала о других женщинах. Возможно, Патрик понял, что она уходит от него, и не был готов позволить этому случиться, а может, он просто не мог больше сдерживаться.
Я снова думаю о словах, которые Стелла адресовала мне.
Стелла
Я подумала – вдруг я все-таки смогу найти какие-то свидетельства его неверности. Что-то, способное помешать ему прийти за мной…
Если миссис Фогнер подозревала, что ее муж – убийца, неудивительно, что она была в ужасе. Неужели она ожидала, что Патрик будет жесток со мной? Может, она надеялась, что скрытая камера зафиксирует именно это? Я думала, Стелла просто проверяла мужа на верность, но не было ли это мрачной, отчаянной игрой, которую она вела той ночью?
– Тот факт, что смерть Стеллы нарушает эту закономерность, делает ее особенно интересной, – говорит доктор Лэтэм. – В то время как другие убийства имеют признаки тщательного планирования, это кажется поспешным и даже спонтанным. Подобное поведение может быть признаком самоуверенности или напротив – результатом некоего давления на него.
Она щелкает пультом, и экран гаснет.
– В любом случае, это хорошая новость: значит, он начинает ошибаться.
Патрик Фоглер стучит в дверь номера на террасе.
– Кто это? – осторожно спрашивает Стелла Фоглер.
– Обслуживание номеров.
– Я ничего не заказывала.
Ответа нет. Стелла нетерпеливо подходит к двери и распахивает ее.
– Вы ошиблись… – Но Патрик уже ворвался в комнату.
– Привет, дорогая. Ждешь кого-то?
– Патрик, пожалуйста. Это не то, что ты думаешь.
Фоглер бросает сумку на пол. Она издает зловещий, тяжелый звук. Он смотрит на доктора Лэтэма.
– Теперь я ударю ее?
– Возможно. Вы хотите установить контроль над ситуацией.
Фрэнк Дурбан кивает. Вернувшись в образ, он высыпает содержимое сумки на пол. Оттуда вываливаются спутанные металлические цепи, наручники и полоски ткани для кляпов.
– Я бы закричала, – возражаю я.
– Вовсе не обязательно. Сколько бы люди ни говорили себе, что будут сопротивляться в подобных ситуациях, реальность такова, что жертвы часто парализованы сочетанием нерешительности и неверия. Кроме того, если Патрик тебя ударил, то ты будешь находиться в состоянии шока. За это время он закрепит ремни.
Фрэнк изображает, как бьет меня по лицу, потом разворачивает и защелкивает наручники на моем запястье. Рука Фрэнка на моей тяжела и безжалостна. Я чувствую его силу и вскрикиваю.
– Извини, – говорит Дурбан, ослабляя хватку.
– Без наручников, – говорит доктор Лэтэм. – Следы бы проявились на вскрытии. Давайте еще раз прокрутим сцену, но на этот раз без наручников.
В соседнем ресторане мы обсуждаем сексуальные убийства за блюдом дня.
– Пойми меня правильно, Клэр. Наш убийца не садомазохист в современном смысле этого слова. Скорее всего, он предпочитает прятаться среди практикующих БДСМ, потому что разделяет ряд их интересов. Там, где любители извращений используют рабство как кратчайший путь к сексуальному удовлетворению, он использует его как кратчайший путь к вещам, которые интересуют лично Патрика Фоглера: унижение, деградация, контроль. Власть над жизнью и смертью другого человека.
Официант подходит, чтобы снова налить нам воды. Он улыбается мне.
Доктор Лэтэм, не обращая на это внимания, продолжает говорить:
– БДСМ – на самом деле очень интересное явление. Почему оно вдруг стало таким популярным? Раньше считалось, что фетиш, связанный с розгами, был результатом телесных наказаний в детстве – как и
Официант, заинтересованный разговором, не может отойти от нашего столика.
– Вполне возможно, что девиации – просто оборотная сторона либертарианства. Как только вы заставите людей думать, что они имеют право на собственное счастье за счет социальных норм, вы в конечном итоге получите небольшое, но регулярно растущее число людей на периферии, которые не понимают, почему они не должны потакать своим самым темным, самым хищническим инстинктам. Наш убийца и правда может считать себя романтическим антигероем, а не больным извращенцем, которого нужно остановить.
Дневная сессия. Доктор Лэтэм, Фрэнк Дурбан и я стоим перед доской.
– Ладно, – говорит доктор Лэтэм. – Я – убийца. Фрэнк, ты возьми Фоглера.