Верь мне

– Боже, Саша… – все еще краснеет, застыдившись. Я в восторге от этого! – Что за неуместные шутки, родной?

– У нас в семье все гиперсексуальные, мам. Ты не переживай. Никого не смущает, – вступается с ухмылкой мой старший сын.

– К тому же мы все читали твои книги, – добивает Алексей. – Там как бы… Без вопросов.

Кухня взрывается от хохота. Соня тоже смеется. У меня же при виде этого увлажняются уголки глаз. Возвращаю внучке правнука и подхожу к жене. Она замирает, поймав мой взгляд. Совсем как когда-то на вечеринке у Фильфиневича. Совсем как тогда… Вы знаете, глаза не стареют. Они таят тонны событий и пережитых чувств, но в целом остаются неизменными индикаторами. Столько лет прошло, а Соня не утратила способности без слов выражать свой восторг.

– Улыбка, – сиплю я, обнимая ее. – Конечно же, улыбка была первым, на что я обратил внимание в Соне Богдановой.

– Мы все это знаем, пап, – отзывается Тамила так же приглушенно, в тон мне.

И все притихают. Слышны только икота и агуканье младших. Но эти звуки, как ни странно, только углубляют уют.

– Девчонка, – протягиваю с улыбкой, глядя Соне прямо в глаза. Для меня она по-прежнему малышка, которую я стремлюсь оберегать. Нет никакой важности в морщинах и седине. Их я не вижу. Я всегда вижу ее – мою Соню Богданову. – Какой потрясающий фарт, что у меня получилось тебя завоевать.

Она смеется, но я вижу слезы.

И слышу слова, которым, как и нашим чувствам, нет срока давности:

– Я люблю тебя, Сашик.

– Я люблю тебя, Солнышко.

Дети, давая нам время, принимаются сами накрывать на стол. И чуть позже мы просто присоединяемся к ним, занимая каждый свое привычное место. Пока ужинаем, разговоры не утихают ни на секунду. Новостей, как всегда, много. А кроме них есть желание делиться своими мыслями и обсуждать каждую мелочь.

Пока перебираемся на террасу, кидаю на нос очки, чтобы набить сообщение еще одному важному человеку.

Александр Георгиев: Ты жив?

Даниил Шатохин: Ты, конечно, свежее меня на три месяца, но в нашем возрасте эта разница не равняется световому году.

Александр Георгиев: Рад, что жив. Но все же… Не думаю, что уместно употреблять слово «свежесть» в контексте тебя или меня. Лично я чувствую себя позапрошлогодним баклажаном, который случайно завалялся в уголке холодильника.

Даниил Шатохин: Ахаха. Увидимся на праздники, баклажан! Нас будет много!

Александр Георгиев: Удивил!

Даниил Шатохин: Вся же «пятерка» у тебя?

Александр Георгиев: Не обсуждается.

Конечно же, у меня. А как иначе? Хоть и разрослись наши семьи, никогда не возникало сомнений, что на праздники соберемся все вместе. Об этом давно нет нужды договариваться.

Долго сидим с Соней и всеми нашими детьми на террасе. Укутавшись в пледы и потягивая глинтвейн, вспоминаем сотни историй из их детства, которые до этого воскрешали уже тысячи раз. Однако удовольствие от обсуждений все так же велико. Смеемся до слез и рези в боках.

И самое любимое, когда мои взрослые дети кричат наперебой:

– Пап, пап…

– А расскажи, как…

– Папуля, а помнишь?..

Помню, конечно. Все помню. И дети, а с ними уже и внуки знают все эти истории наизусть. Но нравится им, чтобы пересказывал из раза в раз все эти моменты именно я. И мне нравится.

После этих воспоминаний и связанных с ними эмоций я всегда чувствую себя настолько бодрым, что даже ложиться в постель нет смысла. Так и так не усну. Но я все же принимаю душ, чищу зубы, бреюсь и забираюсь под одеяло к своему Солнышку.

Ее и без того нежное лицо липнет от какого-то крема, но я молча терплю это. Утыкаясь носом Соне в волосы, обнимаю ее насколько могу крепко и вдыхаю запах, который, удивительная вещь, на протяжении всех этих лет остается неизменным.

– Ты выпил таблетки, Саш? – беспокоится она.

­– Я выпил таблетки, Сонь, – бурчу я.

Не могу не бурчать, когда она начинает хлопотать надо мной, будто я полоумный старик. Но буквально мгновение спустя вспоминаю, что так проявляется забота, и, спустив пар, примирительно глажу Солнышко по плечу и целую ее в висок.

– Выпил, малыш. Все выпил, – шепчу уже совсем иным тоном.

Лежу с закрытыми глазами, вслушиваясь в тихое дыхание жены, и в очередной раз погружаюсь в пройденное нами.

Раньше думал, что с годами давние события тускнеют. Но теперь знаю, что это не так. Я помню нашу с Соней жизнь с такой ясностью, будто это происходило вчера.

Этот огонек в моей груди, как пламя свечи. Крохотный, но яркий. Защищая его, я мысленно окружаю его ладонями. Вбираю тепло и сохраняю, надеясь, что его хватит до последнего сделанного мной вдоха.

Вспоминаю лето перед рождением нашего первого сына. Какой Соня была красивой с животиком. Ни одной женщине на свете не шла беременность так сильно, как МОЕЙ.